Жизнь и смерть Арнаута Каталана - страница 17

Шрифт
Интервал


– Слушаюсь, господин мой, и затыкаюсь. Да только хоть молчи, хоть говори, а говно говном и останется. Ибо сами рассудите, – наглел на глазах Каталан, – господин мой и высокородные сеньоры, благосклоннейшая публика, как еще могла защититься несчастная госпожа Ильдегонда от зверей в монашеском обличии, ежели они связали ее по рукам и ногам и сунули в свою диавольскую купель, дабы отвратить от учения истинного и ввергнуть в поповскую ересь? Вот и испустила беззащитная девица в воду их крещения нечистоты тела своего и сделала, таким образом, нечестивую их купель тем, чем она завсегда и являлась – то есть, отхожим местом!

– Так была посрамлена ересь попов! – хором добавили Агульон и Тюка и утащили источающую смрад бочку вкупе с недвижимой Ильдегондой на задний двор – отмывать, очищать и умащивать благовониями.

– Так пьеса наша завершается,

А с вас за погляд причитается! – бойко сказал Каталан.

Эн Саварик засмеялся.

– Вот ведь шут гороховый!

– Нет, он миленький! – заявила домна Гильема непоследовательно.

– Ладно, брысь, Каталан.

– Нет, пусть останется, – вмешалась Гильема.

Каталан низко поклонился домне Гильеме и, разумеется, предпочел повиноваться скорее ей, нежели Саварику.

Для увеселения окружающих Каталан показал несколько трюков, которым обучили его Тюка с Агульоном: повертел на палочке блюдо, походил по саду колесом – сперва справа налево, потом слева направо; но тут ему не вполне повезло и он с размаху угодил ногами в дюжего слугу, спешившего из кухни с печеным гусем на большом фаянсовом блюде. Получив внезапный тычок, гусь отправился в свой последний полет к неописуемой радости вертевшихся между гостями псов; драгоценное блюдо удалось спасти, чего не скажешь о Каталане: настигнув, слуга крепко поколотил неловкого акробата, так что спустя неколикое время Каталан явил лик куда менее наглый, чем прежде, а нос и один глаз – куда более фиолетовые против их природного цвета.

Остальные фигляры тем временем уже находились в саду и показывали всякие штуки и трюки, стояли на голове и друг у друга на плечах, перебрасывали мячи ножами, так что мячи как будто сами собой перепрыгивали с острия на острие. Ильдегонда, тщательно отмытая и одетая в новое платье, хотела петь, но гости невольно ее сторонились, и потому она была страшно зла.