– Софья Адамовна, – воскликнул он, прямо на моих глазах пытаясь взять себя в руки, – что вас так напугало?
– А вас? – поинтересовалась я.
– Меня вы.
– А меня вы. Сидя в казематах ваших, сбилась уже со счету дней, но чувствую, что скоро будет четверг. Поэтому знаю, что сейчас предлагать будете, и потому заранее отказываюсь.
Он вздохнул с облегчением и попросил:
– Не могли бы вы отказываться как-нибудь поспокойней.
– Невластна над собой, когда речь заходит о жизни моей. Не то, чтобы я уж такая трусиха, нет, душой абсолютно ничего не боюсь – душа же бессмертна. Поэтому душе моей все равно, а вот тело очень умирать не хочет и всеми доступными способами сопротивляется. Слышали сами.
Признание мое озадачило Владимира Владимировича.
– Как же вы, в таком случае, решились гранатомет в руки взять? – скептически поинтересовался он.
– Если бы вам заплатили столько, сколько мне, и вы бы решились, – отрезала я.
Он повеселел:
– Ага, следовательно дело в деньгах, и мы можем договориться.
– Вряд ли. Зачем мне деньги в неволе? Теперь почему-то хочется жить.
Мое откровение ему понравилось. Он тут же довольно подробно объяснил, насколько от него зависит какой приговор мне вынесут. Я тут же довела до его сведения, что очень рассчитываю на великодушие президента.
– Президент меня помилует, – заверила я. – Не сомневаюсь, он даже испытывает некоторую благодарность за то, что я промахнулась. Для него просто счастье, что я за дело взялась. Другой бы уж точно не промахнулся, следовательно я каким-то образом президента даже спасла. Вот увидите, он в долгу не останется и тоже меня спасет. Лет десять отсижу и выйду. Не беда, говорят же: сорок пять, баба ягодка опять.
– Вам будет несколько больше, – невежливо напомнил Владимир Владимирович.
– Значит еще больше расцвету, вы же хотите мою жизнь опасности подвергнуть. Разницу видите? – я откинулась на спинку стула: – Нет, даже и не просите.
Владимир Владимирович удивился:
– Софья Адамовна, откуда вы знаете о чем я собираюсь вас просить?
– Не так много имею, чтобы теряться в догадка: кроме связного у меня ничего нет, но не рассчитывайте на мою ветреность, на эту связь я не пойду. Во всяком случае по доброй воле.
Я нарочно дала такой намек, чтобы был посмелее и не вздумал останавливаться на достигнутом.
Ох, уж эти мне мужчины: даже в таком государственном вопросе приходится стимулировать их к настойчивости, что же говорить о прочем?