В саду особенно остро чувствовалось приближение осени. Луноликая
Силен властно утверждала свои права – луна еще сияла на небе,
прячась за дымной вуалью облаков.
Я горестно вскинул лицо к застывшей ночной красавице:
- Среброкосая! Помоги! Если твоя дочь разлучила нас, позволь
хотя бы похоронить тело любимой!
Должно быть, я долго стоял, чутко прислушиваясь, надеясь, что
Силен услышит мою мольбу. Когда ледяной сырой ветер пробрался под
теплый плащ, я вздрогнул и сделал шаг. Ветер, словно дождавшись
движения, бросил мне в лицо охапку облетевших цветочных лепестков с
клумбы, а где-то в лесу дружно завыли волки.
Что хотела сказать Луноликая? Скоро осень, ее время… Более не
раздумывая, я шагнул к часовне, и остановился: мои руки все еще
покрывала копоть, одежду пропитал запах пыточного подвала.
Развернувшись, я отправился в свои покои. Попавшийся навстречу
слуга был отправлен за горячей водой для ванны. Через полчаса
изумленный камердинер натирал меня мочалкой с доброй порцией
миндального мыла, а граф Радолен торопливо раскладывал на кровати
чистую одежду:
- Прикажете что-то еще, Ваше Величество? – Парень не верил своим
глазам и стремился удержать меня в сознании как можно дольше.
- Приготовь поднос с дарами Светлым и особую охапку цветов и
колосьев для Луноликой.
- Сию минуту! – Юный граф вылетел за дверь, едва не прищемив
серый рукав тяжелой створкой.
Я же планомерно готовился к посещению часовни: бритье, стрижка.
Свежее белье и новенький угольно-серый камзол без украшений. Только
черные гагатовые бусины грустно побрякивали на обшлагах.
Часовня встретила меня теплом и светом. Было горько осознавать,
что в последний раз мы стояли в храме Светлых вместе с любимой.
Здесь так же тонко пахло медом и сухими травами. Беленые стены
вместо росписи украшали небольшие доски с изображениями подвигов
святых. Чисто и бедно, герцог наезжал в поместье только осенью, да
реже зимой, а храмы живут подаянием верующих.
Пожилой, хрупкий, как сверчок, жрец встретил меня у входа и без
задержки распахнул двери в алтарную часть. Радолен тут же подал
поднос с дарами. Медленно я вошел в маленькую комнатку с большими
светлыми окнами.
Скромность проявлялась и здесь – вместо витражей высокие окна
затягивал пергамент, расписанный поблекшими красками. Но от этого
фигуры богов казались более приземленными, близкими, живыми.