Нансурский консул с трудом поднялся на ноги.
– Все так, императрица, – ответил он, разглаживая шелковые одежды. – Мужество… Конечно… – Он обернулся к остальным. – Следует помнить, что нам ведомо больше… чем Богам.
Келмомас с трудом сдержал вопль радости, рвущийся из горла. Он обожал ярость матери!
Такого жирнющего еще убивать не приходилось.
– Не нам, Кутий Пансулла. Не тебе и, конечно, не мне. А Святому аспект-императору. Анасуримбору Келлхусу.
Молодой принц понял, чего пыталась добиться мать этими воззваниями к имени отца. Она всегда использовала его в качестве стимула. Всегда старалась раствориться в могуществе его имени. Но он также с детской непредвзятостью видел, насколько это подрывает ее авторитет.
И вновь тучный консул закивал с преувеличенной горячностью, тряся двойным подбородком.
– А, да-да… Когда культы подводят нас, мы должны обращаться к Тысяче Храмов.
Он поднял глаза, словно спрашивая: «Ну как я мог быть таким дураком?» И устроил целое представление, обращаясь к пустующему креслу Майтанета. Затем взглянул на императрицу с притворным смущением.
– Но когда мы можем надеяться услышать мудрый совет Святого шрайи?…
– Вести! – раздался резкий голос. – Вести, императрица! Тревожные вести!
Все глаза в Синоде сосредоточились на фигуре на пороге палаты: там стоял красный, запыхавшийся стражник-эотиец.
– Святейшая императрица… – Он сглотнул, пытаясь восстановить дыхание. – Это кианиец, мерзопакостный разбойник Фанайял!
– Что он сотворил? – потребовала ответа мать.
– Он напал на Шигек.
Келмомас взглянул на мать, которая, пораженная, заморгала.
– Но… он же шел на Ненсифон… – проговорила она недоуменно. – Ты имеешь в виду Ненсифон?
Посланник с ужасом поспешно замотал головой.
– Нет, Святейшая императрица. Иотию. Фанайял взял Иотию.
Андиаминские Высоты были сами настоящим городом, прятавшимся под нагромождением крыш, где позолоченные залы преобладали над парадными анфиладами, а место неизбывных изрезанных улочками трущоб занимал настоящий лабиринт спален. Из одного места в другое вело множество путей, позволяя жителям города быть на виду или, наоборот, скрываться. В отличие от отца, мать Келмомаса почти всегда выбирала самый осторожный маршрут из всех возможных, даже если он и был вдвое длиннее. Кто-то мог счесть это очередным проявлением ее незащищенности, но сын знал, что это не так. Анасуримбор Эсменет просто не выносила вида падающих ниц перед ней.