– После того как я запретил ей ездить в Англию, Александра ни разу не упомянула его имени, – возразил Русинов.
– А разве не тогда она объявила, что никогда не выйдет замуж?
Константин вспыхнул, вспомнив эту баталию, – ссора, которая произошла у него с дочерью, была одной из самых ожесточенных.
– Она просто погорячилась.
Анна вскинула брови:
– Кого ты хочешь обмануть – меня или себя? Или, может быть, ты не заметил, что Алин игнорирует всех кавалеров, с которыми ты пытаешься ее познакомить, и уже три года не ездит никуда, кроме Киева, да и то лишь за покупками, ухитряясь и тут находить всякие отговорки, чтобы не покидать дома и сидеть взаперти.
Услышав собственные подозрения, высказанные Анной, Константин испытал облегчение, и чувство вины, мучившее его всю последнюю неделю, казалось, ослабло. Действительно, бесконечные отговорки Александры всегда звучали вполне обоснованно и искренне, но все же это были не более чем отговорки. И, когда на прошлой неделе она придумала очередную убедительную причину, чтобы не ехать с отцом в Васильков в гости к своей сестре и племянницам, Русинов пришел к тем же выводам, что и Анна, и в гневе оттого, что младшая дочь губит свою молодость из-за этого чертова иностранца, выпил лишнего и решился на то, чего никогда бы не позволил себе на трезвую голову.
По тому, как напряглось его крупное тело, Анна поняла, что барона что-то мучает. Она заглянула ему в лицо, но его синие, словно полуночное небо, глаза избегали ее взгляда.
Ее муж и жена Константина умерли в один год. Все четверо были близкими друзьями, и дружба, связывавшая ее с Константином, не угасла, а восемь лет назад даже превратилась в нечто большее. Анна нежно любила барона, хотя и отказывалась променять свою вдовью независимость на положение законной супруги. Да и не было необходимости вступать в брак, ведь она и так жила с ним в качестве домоправительницы и даже хозяйки, а также компаньонки и покровительницы его младшей дочери и, когда возникала необходимость, прилежно исполняла эту свою роль – правда, в последнее время это случалось все реже. Так что Анна знала Константина слишком хорошо и, чувствуя, что он стыдится чего-то, с откровенностью, достойной его младшей дочери, спросила:
– Послушай, Русинов, что ты опять натворил?
Он высвободился из ее объятий и молча направился к буфету красного дерева, где выстроились многочисленные хрустальные графины с его любимыми напитками. Анна подошла к нему и остановилась рядом, наблюдая, как он наполняет до краев водкой большую рюмку и подносит ее к губам.