– В салоне было темно… Сидели четыре человека, все мужики, плюс водитель. Ни с кем из этих людей я лично не знаком, но одного парня встречал прежде. Фамилия его Росляков, он корреспондент московской газеты. – Головченко назвал газету и на минуту задумался. – Разрешите, я пойду, мне сейчас выступать?
– По дороге они о чем-то говорили? – Марьясов не заметил просьбы Головченко.
– Я не прислушивался, они все выпивши были, – Головченко втянул голову в плечи. – А один из этих мужиков, незнакомый, прихватил с банкета большую бутылку, стакан и какую-то закуску. Как только тронулись, он открыл портфель, вытащил бутылку, стакан и сверток с бутербродами. И всем по очереди предложил выпить.
– Иди, – сказал Марьясов. – Иди с Богом.
Головченко, медленно передвигая ноги, пятясь задом и кивая головой, как индийский болванчик, исчез в полумраке. Марьясов отодвинул в сторону пепельницу, не торопясь, с видимым удовольствием высморкался в платок и мутным от дурных мыслей взглядом уставился в зеркальный потолок. Там, наверху, он увидел человека в темном мятом костюме и галстуке, съехавшим на бок. С мрачным видом мужчина двигал челюстью, шевелил нижней губой с прилепившимся к ней коротким окурком. Мрачный человек с бледным, почти землистым лицом сразу и навсегда не понравился Марьясову, но через мгновение он узнал в отражении самого себя и поморщился, смотреть в потолок расхотелось.
* * * *
Ветер, к ночи набравший морозную силу, наполненный сухим колким снегом, дунул с реки, погнал поземку. Ожидая, когда водитель развернется и подаст машину под освещенный неоновой вывеской козырек ресторана, Марьясов, нетерпеливо переминался с ноги на ногу. Защищаясь от ветра, он поднял высокий воротник пальто, потерся щекой о мех с густым подшерстком и от нечего делать стал разглядывать окна пятиэтажек на противоположной стороне улицы, полускрытые несущимся из темноты снегом. Огоньки зажигались и гасли.
– Все люди как люди, а я, как хрен на блюде, – вслух самому себе сказал Марьясов.
– Простите, не понял, – пресс-секретарь Куницын приблизился на шаг и даже вытянул голову в сторону Марьясова.
– Да это я так, – отмахнулся Марьясов, – своим мыслям отвечаю.
Опередив слишком услужливого Куницына, он шагнул к подъехавшей машине, распахнул заднюю дверцу и, рухнув на сидение, захлопнул её. Куницын устроился впереди, отдал распоряжение водителю и, сняв с головы шапку, стряхнул снег на резиновый коврик.