—
Хорош! Все подпишу! — валяясь на полу и защищая свои важные органы,
орал я под ударами ног этих бандюков.
Меня за ворот рубахи на ноги поставили, по
лицу кто-то ладошкой похлопал и дыхнул перегаром и кислым табаком в
лицо:
—
Вот и славненько!
Бумаги на стол бросили, шариковую ручку в
пальцы вложили, но подписывать тогда свой приговор я не стал.
Стоило бить на поражение, воткнуть пластиковую ручку кому-нибудь из
братков в глаз, другому звездануть кулаком в висок, крутнуться в
прыжке и пробить ногой третьему по яйцам, может и удалось бы уйти.
Но, нет, в ладонь бандиту я со всего маха шариковую ручку загнал,
чуть ли не прибив того к столу. Как бандюган взревел! Такого вопля
никогда не слышал. Второй удар нанести смог, вырубил вопящего
дружка бритоголового и даже красиво пробил ногой третьему в грудь.
И получил удар по почкам, печени и... метелили меня минут десять,
лицо все кровью залилось, нос сломали, пару зубов выбили, какую-то
дрянь вкололи, а потом вновь за стол усадили и держа лезвие
выкидухи у моего глаза потребовали поставить автограф на
документах. Плохо я соображал, плыл, от боли чуть ли сознание не
терял, красиво расписался в требуемых местах, а потом от двери
услышал вопль Аллы:
—
Глеб! Ты чего мою хату в свинарник превратил?! Кто теперь ковер
отстирывать будет?! Не мог этого лошка заставить без разгрома хаты
все переписать на меня?!
О
чем она? Разбита ваза, заляпан кровью ковер и... Рванул я к
ненавистной гадине, собираясь собственноручно ее задушить, да один
из братков на пути оказался, он-то меня по указанию все того же
Глеба в окно и вышвырнул.
Красиво так летел, жалел, что до супружницы
не добрался и никого с собой не прихватил. А перед крышей красного
автомобиля мое сознание из тела куда-то вверх рвануло, словно его
кто-то дернул. Успел услышать удар, как лопаются у машины стекла и
сминается железо, а потом наступила тишина.
И
оказался я в теле десятилетнего пацана, посчитав сперва, что
каким-то чудом выжил и теперь брежу. Но, нет, шли дни, недели,
пожилая женщина меня лечила и что-то втолковывала. От воспоминаний
паренька, в чьем теле оказался, почти ничего не осталось, но речь
научился понимать и даже размытые образы родни увидел. Правда,
никак не могу в толк взять, с чего это мне мерещится, что от рук
Ульяны свечение исходит, когда та ладони над моей головой
держит.