– Во, точно! – обрадовался Виталик. – А мать у тебя была белая и синеглазая!.. Вишь, помню еще…
Затем он сел на тротуар и обхватил голову руками.
– Эх, открыли бы снова Торбу – пешком ушел бы, уполз бы… – горестно проговорил он. – Какие люди были! А как жили хорошо!..
Я потоптался возле него и собрался уходить.
– Погоди, – сказал Виталик. – Дай рубль?
Я все-таки рассчитался с ним за рояль, правда, спустя восемнадцать лет. И это была самая маленькая цена в мире, когда-либо уплаченная за известнейший беккеровский инструмент.
А тогда мы с матерью затащили тележку с «музыкой» в колодезный проулок и только здесь поняли, что дальше нам не уехать. Мы пробовали тянуть ее за оглобли, потом, развернув, толкали, но рояль перетягивал нас то вверх, то вниз и топил колеса в песке.
– Ну давай, сыночек! – приговаривала мать. – Ну еще немножко!
Она связала оглобли лямками от сидора и впряглась, я налегал плечом сзади – не помогло. Мы достали бадью воды из колодца, попили и сели отдохнуть.
– Еще раз попробуем, – сказала мать. – А уж тогда…
Тем временем к колодцу подъехал конюх дядя Миша Зпокосу – длинный, носатый хохол. Он напоил коня, поглядел, как мы барахтаемся в песке возле тележки, и подошел к нам.
– Чё це таке? – спросил он.
– С музыкой вот застряли, – засмеялась мать и утерла лоб. – Тяжелая музыка!
Дядя Миша Зпокосу обошел вокруг рояля, потрогал его стенки, клавиши, заглянул в нутро.
– Вин играе чи ни? – поинтересовался он.
– Играет! – сказал я и провел щепкой по струнам. – Слышишь?
Конюх прислушался и смахнул каплю, всегда висевшую на носу.
– Добре! – сказал. – Треба подмогнуть?
– Так нам на Алейку надо, – с улыбкой вздохнула мать. – Семь километров, далеко…
Дядя Миша Зпокосу развернул подводу и подъехал впритирку к «музыке».
– Грузи, тильки швыдко! – скомандовал он.
Втроем мы едва завалили на телегу черную, гудящую глыбу «музыки», привязали ее веревкой и поехали. Дядя Миша Зпокосу устроился на передке, а мы с матерью забрались на рояль. Конь у дяди Миши был чудной и редкой масти – пегий. Он больше походил на длинноногую коровенку, чем на лошадь. К тому же задние ноги до самых копыт зимой и летом зеленели: пегаша часто прохватывало. Наверное, конюх мог бы запрягать себе лошадку получше, посправнее, однако почему-то всегда ездил на смешном, неуклюжем коньке. Да и сам дядя Миша сидел на передке смешно, неуклюже и печально.