Итак, где я? Заброшенная горная деревушка. Войны здесь не было – при попадании снарядов содержимое домов обычно выбрасывает наружу, а здесь крыши везде провалились вовнутрь. К тому же нет следов пожаров.
Вывод – поселок умер своей смертью. Брошенный людьми, он медленно разлагается сам по себе, и скоро останется только скелет из каменных ребер и позвонков.
Что делать? Искать людей. Такой большой поселок – тысячи на три народу – не может быть брошен сразу всеми. Наверняка где-то ютится пара старичков-пенсионеров, не пожелавших бросить родные места на старости лет, бродит какой-нибудь полусумасшедший краевед-любитель, растягивает шкурки привыкший к одиночеству охотник. Не может быть иначе. Они выведут на дорогу, укажут ближайший транспорт. А если повезет, то и телефон найдется. Вполне могли сюда связь провести, пока население еще не разбежалось.
Вопрос последний: как заставить правую ладонь покинуть боевой пост? Сила воли с ней справиться не может.
Ответ: заглянуть в любой из брошенных домов и найти какую-нибудь подходящую по размерам тряпку. Хоть с огородного пугала снять. А то, чего доброго, туземцы нудистского наряда спужаются, за психа примут. Попробуй потом с ними контакт наладить!
С этим благим порывом я и взялся за покосившуюся калитку. Древесина опала пылью, словно пепел с сигареты, улетела в сторону легким облаком. И я понял, как здорово влип…
За калиткой лежал скелет. Сияющие белизной до боли в глазах косточки, одна нога чуть изогнута в колене, рука вскинута к подбородку. Нижняя челюсть отпала вниз, демонстрируя ровные, здоровые зубы.
Зубы. Я пришел сюда, чтобы вылечить зубы, – не к месту всплыло в мозгу. Я попятился и обессиленно сел у стены.
Да, сюрприз. В селениях, где есть хоть один живой человек, останки не валяются во дворах.
Вывод? Поселок мертв, Игорек. Ты здесь один.
Над улицей дрожал воздух. Он рвался вверх, утекая к небу тонкими гибкими струйками, ручейками, потоками, которые время от времени скручивались в жгуты маленьких смерчиков и уносились прочь, разбрасывая зернистый оранжевый песок. Голова под волосами зудела, словно туда забралась сотня клопов и устроила банкет. Почесать голову оказалось невозможно – волосы так нагрелись под солнцем, что прикосновение к ним было равносильно поглаживанию паяльника. Будь я лысым, уже бы помер. Попадавший в легкие воздух не освежал, а давил парной духотой. И вдобавок страшно хотелось есть. Пожалуй, даже жрать. Ведь перед наркозом есть запретили…