Нужно найти ребенку кормилицу, а лучше двух. Благородные дамы брезгуют кормить грудью своих детей, ему никогда не понять, почему. Но его наследник ни в чем не будет нуждаться. И женского молока у него будет столько, сколько понадобится, и даже больше!
Габриэль тянет руку. Касается костяшками щечки младенца. Его пальцы подрагивают от нетерпения, и дарг замирает, наслаждаясь ощущением нежной младенческой кожи.
Но ребенок внезапно морщится и раскрывает беззубый рот. Из него вырывается тихий плач. Жалкий и жалобный, словно писк слепого котенка.
Габриэль отступает.
До боли сжимает руку в кулак, не чувствуя, как ногти врезаются в кожу.
– Эйран!!! – гремит под сводами замка голос хозяина.
– Да, Ваша Светлость, – верный слуга уже через миг на пороге.
– Ребенка перенести в мою спальню. Больше света, больше тепла. Найди двух кормилиц и доставь из столицы лучшего целителя. Обещай ему все, что угодно, но он должен быть здесь завтра с утра. Иди!
– Слушаюсь, мой лаэрд.
Габриэль отступает в тень, когда комната наполняется слугами. Боль сжимает его виски, но он терпит. Боль простреливает колено, но он лишь крепче сжимает трость и сильнее чеканит шаг.
Мрачной тенью проходит по коридору. На миг, поддаваясь порыву, останавливается возле закрытых дверей. Тянется к бронзовой ручке, сделанной в виде головы льва.
Это спальня Авроры.
И стоило бы зайти, справиться о самочувствии. Как-никак, она родила ему сына…
Но в последний момент рука замирает и падает.
Нет, ни к чему. Он дал ей все, что записано в брачном контракте. Теперь, когда сын родился, она ему ничего не должна.
Пусть убирается.
К тому же… она не смогла разбудить Шеннасайн.
Меня разбудили звуки.
Не привычный шум машин или дикие вопли Тиля Линдеманна, которого преданно и беззаветно любит сосед.
Нет, это было что-то другое, непривычное слуху и от того странное.
Шум ветра, шелест листвы, переливы жаворонков…
Жаворонки?! Откуда жаворонки в сентябре?
От удивления я открыла глаза и уставилась в потолок.
Красивый такой. Высокий, сводчатый, украшенный искусной лепниной, подчеркнутой золотыми мазками. В центре – огромная люстра, вся из прозрачных голубоватых кристаллов. А между узоров лепнины, прямо вокруг основания люстры, расположились картины.
Я приподнялась на локте, машинально прищурилась, пытаясь рассмотреть, что там нарисовано. И удивилась еще больше. Кажется, у меня еще и со зрением что-то не то…