Иногда у меня происходили стычки с местными детьми, благодаря
которым я понял, что мои кошмары после пробуждения, о которых я
боялся кому-либо сказать, не были так бесполезны, как казалось в
начале. Здесь избивание палкой было в порядке вещей, так сказать,
отголосок времен до появления револьверов и ружей. Хотя и сейчас
сабля в умелых руках все еще была страшным оружием, особенно если
речь идет о клановом воине.
Ребята решили поставить на место зазнавшегося больного, что
работает меньше них, и их не волновало, что я даже передвигался с
трудом, опираясь на палку. Для них я был чужим, а чужого надо
гнобить просто потому что он не свой. Внезапная вспышка гнева
произошла, когда они решили побить меня после очередной короткой
брани, и начали бестолково махать своими палками. Я покрепче сжал в
своей руке палку, которую приспособил для переноски ведер с водой,
и именно это вывело из себя других обитателей приюта, и в этот
момент в моей голове возник недавний сон легионера, где он
тренировался с коротким копьем, пилумом. Подростки обступив меня
кричали что-то про урода, и что я сейчас получу за свои забавы, но
я их уже не слышал.
− За легион! – проговорил в моей голове знакомый грубый
голос, а палка скрипнула от сжавшей ее руки.
Тогда, в своем первом сне, я отрубил гладиусом голову, но так
делают либо мастера, которых в легионе было лишь двое, либо
новички. Дело гладиуса колоть из-за щита, разрывать плоть и в
месиво превращать внутренние органы. Пилум же был тем, что могло
спасти твою жизнь. Если длины гладиуса не хватало в дело шло и
короткое копьё. В моей голове как будто что-то щелкнуло, эмоции
ушли на задний план, а разум стал холоден и чист.
Первый здоровый парень, на голову выше меня, понесся в мою
сторону пытаясь нанести боковой удар длинной, толстой палкой, что
выглядела как длинный меч. Я спокойно взирал на моего противника и
с ухмылкой ждал его приближения на дистанцию удара.
Палка в моих руках мгновенно стала опасным оружием, один удар
− один пораженный противник, я двигался словно машина,
разя так, словно сражался всю жизнь. Несколько мгновений и трое
пацанов плакали, валяясь на полу. Не знаю как я не убил их, бил я
точно, по внутренним органам, и если бы не слабость, что до сих пор
ощущалась в моих руках, казалось что я проткнул бы их своей
палкой.