− Мэрилин, – вспомнил я о красавице, которая за жизнь в их доме
не сделала нам ничего плохого, но, как выяснилось, она была главной
в семье, а Зверь был лишь псом на привязи много лет. – Мне все
равно тебя жаль, ты не казалась плохой когда готовила Королевскую
Игни. Жаль что все так получилось, но ты сама ступила на эту
страшную дорожку задолго до того как похитила меня и Теру.
− Я люблю тебя, братик, – обняла меня Тера и неразборчиво
пробормотала сквозь сон. – У тебя больше никого нет кроме меня.
И тут же засопела носиком. Я был не уверен, правильно ли
разобрал её слова. Ребенок, она всего лишь ребенок. Повторял я раз
за разом пытаясь успокоится и не зацикливаться на странностях моей
сестренки. И потому мои мысли начали возвращаться к тому, на чем я
прервался.
Смотря на потолок, я начал вспоминать вчерашний первый
день в дороге, чтобы отвлечься от образа изломанного тела красавицы
Мэри, что стоял у меня перед глазами.
Вот настал уже второй день как я с Терой начали свой путь в
караване, мы прошли немало пути, и как бы вчера я не пытался все
позабыть, иногда в моей памяти всплывал образ улыбающейся Мэрилин с
рыбой в руках и торгующейся со мной за неё. Викто видел что мне
тяжело, он проверил информацию, что я ему рассказал и кажется начал
немного мне доверять. Когда я отдал Викто за путешествие в его
караване свой золотой из денег, что я нашел в доме, этот лысый,
татуированный воин подкинул в ладони золотой и убрал его в карман,
а затем спросил не хочу ли я немного заработать. И я не стал
отказывать, лишь подумав о том, что мне поручат. Разведывать путь,
охотиться, или может быть чистить и ухаживать за лошадьми,
готовить? Да без разницы. Мне нужно было занятие чтобы не сойти с
ума от скуки и своих мыслей от пережитого в небольшой телеге для
пассажиров. Мне нужно было отвлечься от тех мыслей, что раз за
разом всплывали в моем и без того хрупком разуме. Но я был удивлен
тем, куда меня отправили вчера на работу. Я даже не мог и
предположить, что Викто решится на такой отчаянный и опасный
поступок.
Зловонная, грязная телега передо мной не сулила ничего хорошего,
а крики, доносящиеся оттуда, словно там кого-то пытали или
насиловали, заставили уронить мою руку на рукоять однозарядного
револьвера, который я носил теперь не таясь в кобуре на боку.