– Лучше пусть старик заливает дальше, – говорила Фрэнни. – Мама слишком уж серьезна.
Фрэнк начинал хмуриться.
– Иди ты в баню, Фрэнк. Там тебе и место, – обычно говорила Фрэнни.
Но Фрэнк только еще больше хмурился. А потом говорил:
– Когда спросишь отца о чем-нибудь конкретном, например о мотоциклах, толку выходит больше, чем если расспрашивать его о каких-то общих вещах – об одежде, обычаях, сексуальных нравах.
– Фрэнк, расскажи нам, что такое секс, – говорила тогда Фрэнни.
Но всех нас тогда спасал отец, который говорил своим мечтательным голосом:
– Я вот что вам скажу. Сейчас бы этого произойти не могло. Может, вы и думаете, что у вас больше свободы, но у вас и законов больше. Сегодня эта история с медведем просто не могла бы произойти. Вам бы просто не позволили этого.
И в это время мы все замолкали, никаких шуток. Когда рассказывал отец, даже Фрэнк и Фрэнни могли сидеть рядышком и не драться, а я мог сидеть так близко к Фрэнни, что чувствовал ее волосы или коленки, но если уж отец что-то рассказывал, то я совершенно забывал о Фрэнни. Лилли сидела абсолютно неподвижно (насколько она это вообще могла) у Фрэнка на коленях. А Эгг был слишком маленький, чтобы слушать, а тем более понимать такие разговоры, но он всегда был спокойным ребенком. Даже Фрэнни могла держать его на коленях, и он бы при этом оставался спокойным, а у меня на коленях он сразу же засыпал.
– Это был черный медведь, – говорил отец. – Он весил четыреста фунтов и был несколько мрачноват.
– Ursus americanus, – тихо бормотал Фрэнк. – И совершенно непредсказуем.
– Да, – говорил отец, – но бо́льшую часть времени он вел себя вполне прилично.
– Он был слишком стар, чтобы и дальше оставаться медведем, – благоговейно говорила Фрэнни.
Это была фраза, с которой отец обычно начинал свой рассказ, с этой же фразы он начал свой рассказ, когда я впервые его услышал.
«Он был слишком стар, чтобы оставаться медведем».
Я сидел у матери на коленях, и мне на всю жизнь врезались в память тот момент и то место: я на коленях у матери, Фрэнни на коленях у отца рядом со мной, Фрэнк, весь внимание, сидит сам по себе на старом восточном ковре, сложив по-турецки ноги, а рядом с ним наш первый семейный пес Грустец (которого в один прекрасный день усыпили, потому что он ужасно портил воздух).