Я знал, что мы с Фрэнни без труда можем присмотреть за Эггом и Лилли, а Фрэнк вполне может сам позаботиться о себе.
– Это и пятнадцати минут не займет, – сказал отец. – Давай просто дойдем туда и взглянем на нее.
Речь, конечно, шла о Томпсоновской семинарии для девиц, этом суровом здании, которое отец хотел превратить в отель.
– Я там училась, – сказала мать. – Я знаю это здание намного лучше тебя и не хочу на него смотреть.
– Ты всегда любила прогуливаться со мной по ночам, – сказал отец, и по смеху моей матери, лишь самую малость ехидному, я понял, что она опять пожала плечами.
Внизу установилась тишина, я не мог сказать, целуются они там или надевают свои куртки, потому что была поздняя ночь, сырая и холодная. А затем я услышал, как моя мать сказала:
– Ты даже не представляешь, сколько денег надо вбухать в это здание, чтобы оно хотя бы слегка напоминало отель, в котором кто-нибудь захотел бы остановиться.
– Совсем не обязательно, чтобы они захотели, – сказал отец. – Вспомни – это будет единственный отель в городе.
– Но откуда ты возьмешь деньги? – сказала мать.
– Пошли, Грустец, – сказал отец, и я понял, что они уже выходят из дому. – Пошли, Грустец, провоняй им весь город, – сказал отец.
Мать рассмеялась.
– Ответь мне, – сказала она, но теперь это прозвучало кокетливо; отец уже убедил ее где-то, когда-то раньше, может быть, пока Фрэнни зашивали губу (я знаю, она перенесла это стойко, без единой слезинки). – Так откуда ты возьмешь деньги? – спросила его мать.
– Ты знаешь, – сказал он и закрыл входную дверь.
Я услышал, как Грустец облаял ночь – все, что в ней таилось, и ничего в частности.
И я знал, что если бы сейчас к крыльцу или решетке старого дома Бейтсов причалил белый ялик, то ни мать, ни отец нисколько бы не удивились. Если бы человек в белом смокинге, который когда-то владел экзотическим отелем «Арбутнот-что-у-моря», оказался там и поприветствовал их, они бы не моргнули и глазом. Окажись он там, курящий, загорелый и безукоризненный, и скажи он им: «Добро пожаловать на борт!» – они бы тотчас же отправились в море на белом ялике. И когда они прошли по Сосновой улице к Элиотпарку и повернули за последний ряд домов, в которых жили вдовцы и вдовы, жалкая Томпсоновская семинария для девиц, должно быть, засияла перед ними в ночи, как замок или вилла, где устроили какое-то великолепное празднество для богатых и знаменитых, хотя там и не было света, а единственной живой душой в округе был полицейский в патрульном автомобиле, каждый час, или около этого, заезжавший в парк, чтобы погонять забредших потискаться подростков. В Элиот-парке была всего одна аллея; мы с Фрэнни никогда после наступления темноты не рисковали босиком пройти по этой аллее, боясь наступить на стекло от пивной бутылки или использованный презерватив.