Что-то нехорошее появилось в глазах
командующего 40-ым танковым корпусом. Это «что-то» было настолько
нехорошим, что Вилли постарался вытянуться еще больше.
- Господин генерал, это скорее всего
были окруженцы, - его голос предательски задрожал. - У них был даже
пулемет!
Бац! Удар кулака был, конечно, силен,
но столешница из моренного дуба даже не шелохнулась.
- Хватит! Я сказал — хватит! - заорал
одновременно с ударом генерал. - В тылу у наступающей немецкой
армии гибнет целый отряд! Как это понимать?! В преддверии
наступления какие-то недобитки убивают моих ребят! Хватит! Я больше
не хочу никого терять! Кессель! Кессель, где тебя черти
носят!
Многострадальный дверь в этот раз
открылась точно также. Майору даже показалось, что слетит с
петель.
- Пусть незамедлительно размножить и
расклеить приказ для местного населения! За найденное в доме оружие
— расстрел! За укрывательство врагов Рейха, коими автоматически
считаются все военнослужащие Советской армии, комиссары, евреи,
партизаны и им сочувствующие, - расстрел! За не доносительство —
расстрел! За нападение на немецкого военнослужащего расстрел! С
сегодняшнего дня на территории любого населенного пункта, где
располагается хоть один солдат 40-го танкового корпуса, будут
браться заложники! В случае, если пострадает хоть один солдат или
имущество Рейха, будут расстреливаться заложники!
Загрохотав сапогами, Кессель
умчался.
- А вы майор слушайте внимательно...,
- фон Гейр наконец обратил свое внимание на него. - За такие потери
любой из моих командиров понес бы самое жестокое наказание... К
несчастью, вы не в моем подчинении, но все же кое-что я могу
сделать... Не позднее завтрашнего утра вы лично, своей рукой,
должны расстрелять двадцать..., нет пятьдесят человек! Вы лично!
Понятно! Отберете людей и расстреляете! Возможно после этого я вас
и смогу уважать. Исполнять!
«Вот же железный старик! - думал про
себя Вилли, выходя из кабинета. - Сволочь!».
Голованко сидел в своей неизменной
зеленой фуражке — единственной детали одежды, которая напоминала о
том, что он пограничник, и курил. Курил он что-то мало похожее на
табак и даже на самосад, так как клубы вырывавшегося дыма были даже
не белые, а желто-серые. Однако, это совершенно его не печалило,
даже наоборот, он был в хорошем настроении.