- Черт!
Бред какой-то! - дернулся оди из партизан. - Война идет, люди
гибнут, а мы тут какие-то булавки ищем! Не стыдно, товарищи? Не
пора ли бить фашистов? Или под женскими юбками лучше, теплее,
веселее, да и приятнее?! А?!
Все, за
исключением старшины, виновато опустили глаза. В воздухе повисло
молчание.
- А ты нас
не попрекай женскими юбками! - не стерпел такого обвинения
командир. - Чай вместе с нами сидишь! И это не женские юбки! А жены
и матери бойцов и командиров доблестной Красной Армии, кровью
которой ты нас попрекаешь! Мы не прячемся от войны! Куда от нее,
окаянной, спрячешься! Бельма то свои открой или не понимаешь что
кругом твориться?! Какая к лешему борьба с немцами? Пока мы не
разберемся со своими проблемами, за пределы лагеря ни ногой! Все
надеюсь ясно! Только разведка и еще раз разведка! Поняли! Тогда
пошли по делам!
После этого
разговора старшина еще долго не мог успокоиться. Он еле
сдерживался, чтобы не встать и заорать на весь лагерь.
- Женскими
юбками меня попрекать вздумал, поганец? - с трудом сдерживал он
себя. - Значит, за бабами мы прячемся? Сволочь! Герой! Меня,
пограничника, старшину, трусом назвал? Трусом?! А ты иди-ка повоюй!
... Да и с кем? Пятеро, нет шестеро бойцов в строю... Остальные
бабы, дети да раненные, что я с ними навоюю. Людей только за зря
положу! Эх!
Сопя от
огорчения, он полез в кобуру и вытащил маузер. К этой затейливой
машине он испытывал искреннее уважение, наверное поэтому возня в
сним его всегда успокаивала.
- Да уж...,
- бормотал он, любовно разбирая его на составные части. - Вот я
понимаю машина. Сказка, а не машина!
Пальцы
нежно гладили рукоятку, к которой пристал небольшой листочек. В
памяти в это время всплывали картины его юности, когда он,
восторженным солдатиком, воевал против белогвардейцев. Взор
затуманился. “... С еле пробивающимися усиками, боец Третьего
кавалерийского полка имени ... стоял на вытяжку перед отчитывающим
его командиром. В потертой кожанке, пролетарского цвета штанах, тот
казался ему чуть ли не богом или, по крайней мере всемогущим
человечищем. Его губы изрыгали какие-то слова, знатные усы при этом
смешно подпрыгивали, но Голованко ничего этого не замечал. Взгляд
его был прикован к вороненному металлу мазера, которым командир
полка лихо размахивал”.