Контрик, по словам мелких чинов Лубянки, участвовавших в допросах чисто технически (физическое воздействие, вынос и внос тела и т. д.), обладал какими-то особыми качествами. Бумаги, которые он легко подписывал, через минуту меняли содержание, удары в лицо и почки не приносили ему боли. На его теле не оставалось кровоподтеков и ссадин. Одним словом, чертовщина. Капитан Деев в чудеса не верил, но избавиться от тяжести в организме не мог.
– Сука, – прошипел он, со свистом втянув в себя дым вонючей папиросы.
– Что вы сказали, товарищ капитан? – переспросил Пантюхин.
– Давай жми, – мрачно буркнул Деев, не поворачивая головы. – Не проспи перекресток…
– Не впервой, – отозвался Пантюхин и через минуту резко свернул в сторону парка.
На узкой аллее фургон сбросил скорость. Водитель задней машины с визгом притормозил, едва не достав бампером фургон Деева.
– Салага, – прорычал капитан и грязно выругался.
– Пообвыкнется, – успокоил его Пантюхин.
Свет фар уперся в высокий дощатый забор, окрашенный зеленой краской. После трех коротких гудков часть забора бесшумно раскрылась и, пропустив машины, так же бесшумно заняла прежнее место. По пустырю, поросшему крапивой и лопухами, тянулась накатанная колея, которая заканчивалась недалеко от глубокой, недавно вырытой траншеи. Фургоны, не доезжая до нее несколько метров, синхронно развернулись радиаторами друг к другу, затем попятились назад и замерли, не заглушая моторов и не выключая фар. Из них стали выпрыгивать бойцы НКВД и строиться в цепь. В скрещенных лучах света лицом к траншее конвоиры поставили заключенного. Деев нехотя вылез из кабины, сплюнул папиросу и, затоптав ее носком сапога, зыркнул на заключенного.
– Тоже мне цаца. Сейчас из тебя мозги вышибут вместе с твоей чертовщиной… – пробурчал он и коротко скомандовал:
– Готовьсь!
Бойцы подняли винтовки, начали целиться в затылок заключенного. Тот медленно повернул голову и темным глубоким взглядом по очереди оглядел палачей.
Винтовки в руках бойцов дрогнули и стали перемещаться, направляя дула на капитана. Деев, вглядываясь в бумажку, которую держал в руках, ничего не замечал.
– Именем Российской Советской Федеративной Социалистической Республики трибунал ВЧК приговорил Карамжанова Тимура Сабсановича к высшей мере наказания – расстрелу, – монотонно дочитал чекист и, перед тем как закончить обычный обряд казни, бросил взгляд на красноармейцев. Увидев наведенные на себя винтовки, капитан задрожал, лишился дара речи и обмочился. Тоненькая струйка потекла по его брюкам. Галифе, заправленное в сапог, быстро становилось влажным. Деев перевел взгляд на заключенного, зрачки его от ужаса расширились, и он звенящим шепотом скомандовал: