– Вам не холодно? – спросил Греве.
– Ничего.
– Если хотите, пройдем в каюту. Там у меня есть виски.
– Спасибо, я не пью виски, – улыбнулся Дронго, – мне действительно пока не холодно.
Греве сел рядом с ним.
– Вы из Москвы? – перешел он на русский.
– Да, – кивнул Дронго. – Они просили передать вам привет.
– Спасибо. Как там дела?
– Ничего хорошего, – честно признался Дронго.
– Понятно. Я, конечно, читаю газеты, но понять трудно. Почему все так кончилось?
– Вы давно не были дома? – сочувственно спросил Дронго.
– Двадцать лет.
– Немало.
– Я тоже так думаю. Вы, кстати, второй живой человек, с которым я разговариваю за все это время. Первый связной прибыл двенадцать лет назад. До этого восемь лет я «вживался» в эту среду. С ним я работал почти столько же. Хотя «работал» громко сказано. Мы с ним встречались два раза в год. В восемьдесят девятом его отозвали. С тех пор я один. – По-русски Греве говорил с акцентом.
– Понимаю.
– Последние три года не могу понять, что происходит. Молчит мой «почтовый ящик», никто не выходит на связь. Думал, может, обо мне забыли? Хоть я и немец по национальности, но всегда считал себя советским гражданином. А кто я теперь? Я даже, наверное, не могу назвать себя гражданином России. Все мои родные из Северного Казахстана.
Дронго молчал, понимая, что человеку нужно выговориться.
– С другой стороны, я здесь уже привык. За двадцать лет обзавелся друзьями, женился. Как я теперь могу уехать, куда? Иногда даже беспокоюсь, вдруг дома узнают, что я русский шпион. Я ведь начал забывать русский язык. Мне кажется, что я всегда жил здесь, в Германии, и вообще это моя родина, дом моих предков, а все остальное дурной сон. Вы же знаете, я был «законсервирован».
В борт катера чуть слышно ударяли волны.
Греве усмехнулся.
– Термин какой придумали: «законсервирован». Я должен был сидеть и ждать, когда я понадоблюсь. Двадцать с лишним лет ждал. Так и не понадобился. Смешно?
– Не очень. – Дронго вздохнул. – Кажется, становится зябко. Давайте ваше виски.
Они прошли в каюту. Альфред, достав из бара бутылку, разлил янтарную жидкость в два глубоких бокала.
– Не разбавлять?
Дронго кивнул, получая свое виски.
– Ваше здоровье.
От выпитого стало действительно тепло. Греве достал сигареты, закурил.
– Двадцать лет, – продолжал он. – Иногда я спрашиваю себя: кому была нужна моя жизнь? Я прибыл сюда, когда мне было тридцать четыре года. Сейчас мне пятьдесят пять. Я уже старик. Двадцать лет ожидания хуже всякой тюрьмы. Постоянно на натянутых нервах. Хоть бы я что-то делал, так было бы легче. А то «законсервирован». Как разведчик, я все понимаю, нужны и такие агенты, но, поверьте, тяжело, очень тяжело.