Не думал я и не гадал, что вдруг
Все то, о чем в Трех временах мечтали
[15],
Отобразится наяву в одной
Минуте непредвиденной печали.
Случайно промелькнула предо мной…
Наморщив лоб и не сказав ни слова,
Задумчиво и робко уходя,
Оглядывалась – раз, и два, и снова…
Я ей вослед смотрел, и тень ее,
Казалось, в легком ветре колыхалась,
И я подумал: «Вот бы под луной
Она со мной сдружилась и осталась!»
Луна блеснула, словно поняла,
Что я вдали объят мечтою нежной,
И хочет, видно, убедить ее
Откликнуться на робкие надежды…
Читая стихи, Цзя Юйцунь вспомнил о прежней безбедной жизни, о возвышенных целях, к которым стремился, и, со вздохом обратив лицо к небу, громко прочел еще такое двустишие:
Ждет нефрит – пока еще в шкатулке, —
чтобы цену красную назвали;
А в ларце плененная заколка
ждет момента, чтобы взвиться ввысь!
[16]Как раз в этот момент к Цзя Юйцуню незаметно подошел Чжэнь Шиинь и, услышав стихи, с улыбкой произнес:
– А у вас и в самом деле возвышенные устремления, брат Юйцунь!
– Что вы! – поспешно возразил Цзя Юйцунь. – Ведь это стихи древних. За что же меня хвалить? – И, сказав так, спросил у Чжэнь Шииня: – Что привело вас сюда, почтенный друг?
– Сегодня ночью – праздник Середины осени, или, как говорят в народе, «праздник Круглой луны», – ответил Чжэнь Шиинь. – Вы тут в своей келье, наверное, скучаете, уважаемый брат, поэтому позвольте пригласить вас в мое убогое жилище на угощение. Надеюсь, вы не откажетесь?
– Да разве посмею я отказаться от подобной чести?! – с улыбкой произнес Цзя Юйцунь.
В доме у Чжэнь Шииня они сначала выпили чаю, после чего подали вина и всевозможные яства. Нечего и говорить, что вина были отменные, а яства – самые изысканные.
Друзья не спеша пили, все чаще наполняя кубки и ведя оживленную беседу.
В соседних домах тоже веселились, отовсюду неслись звуки свирелей, флейт и дудок, в каждом дворе играли и пели.
На небосклон выплыла и застыла, окруженная сиянием, луна. При ее ярком свете беседа друзей потекла еще непринужденнее. Вскоре Цзя Юйцунь захмелел и, охваченный безудержным весельем, прочел, обращаясь к луне, такие стихи:
В пятнадцатую ночь по новолунье
опять луна – прекрасна и кругла
[17] —
Перила словно яшмою покрыла,
когда, сияя в небесах, плыла.
Там, высоко, – всего одно светило,
всего один лишь искрометный диск, —
Но десять тысяч – все глядим мы в небо,