Преступность в России приобрела характер национального бедствия, а разваленные контрразведка и милиция по-прежнему реорганизовывались и организовывались, скрывая за новыми переименованиями и расформированиями обычный шкурный интерес правящего режима любой ценой удержаться у власти. Даже невозможная больше нигде и ни в какие времена уголовная преступность была для властей не так страшна, как подготовленные специалисты по борьбе с ней. В большинстве своем это были честные, порядочные люди, не менявшие своих взглядов с началом новой кампании или с приходом нового руководителя. И потому они были наиболее опасны и наиболее ненадежны для любого руководителя, от Президента великой страны до начальника райотдела милиции. Справедливости ради стоит отметить, что меньше всего в результате этих изменений пострадали сотрудники внешней разведки.
– А ты изменился, Мануэль, – сказал Чернов, глядя на своего старого знакомого, – сколько мы с тобой лет не виделись? Четыре года, кажется? – Они говорили на английском языке.
– Вы прилетели тогда на Кубу вместе с Председателем вашего КГБ Крючковым, – напомнил Мануэль. – Мы встречали вас в аэропорту. Ты еще тогда сказал мне, что моя язва однажды убьет меня окончательно. И привез мне новое лекарство. С тех пор я сижу на нем, а болезнь меня еще не убила.
– Я рад тебя видеть, Мануэль, – сказал Чернов, усаживаясь в кресло.
На столике стояло несколько бутылочек сока и три стакана.
– А почему три стакана? – чисто машинально поинтересовался Чернов. – Ты что, пьешь сразу из трех?
– Это, кажется, по-русски говорят, что нужно «думать на троих», – засмеялся Мануэль. – Я просто знал, что сегодня кто-нибудь придет, раз меня так срочно вызвали, меня не будут долго держать на этой вилле. Или сразу убьют, или все расскажут. Разве я не прав?
– Прав, – улыбнулся Чернов, – только у нас говорят не «думать», а «соображать». Как это по-английски, «мыслить в правильном направлении», вот точный перевод.
– Мыслить в правильном направлении, – засмеялся Мануэль, – мне нравится такой перевод. Хочешь выпить, сок у меня хороший, холодный. Ничего больше мне нельзя, сам понимаешь – язва, будь она проклята.
– Наливай сок, – согласился Чернов.
– Ты знаешь, – взял бутылку Мануэль, – когда я был в Москве, мне сказали, что ты на пенсии. А теперь я вижу тебя здесь. Мне тогда соврали?