И я тоже. Почему-то с раздражением.
Татка, видно, не переодевалась после занятий, была в обтягивающих лосинах и маечке на голое тело. И в тот момент очень даже явственно было заметно, что лифчика под маечкой нет.
И вообще, вся она была такая… Тонкая, изящная, замерла в проеме двери, словно картина в раме, волосы убраны вверх в небрежную гульку, и глаза раскосые притягивают взгляды. Она, покраснев от разглядываний парней, наклонила голову и прошла к себе.
Пауза, которая возникла после ее ухода, длилась неприлично долго.
- Это, бл*, кто? – выдохнул , наконец, Серега, продолжая пристально разглядывать дверь, за которой скрылась Татка.
- Сестра.
- Охереть…
- Слушай, я думал, она маленькая совсем… - Колян развернулся ко мне, глотнул пива, приходя в себя.
- Она и есть маленькая, - я неожиданно почувствовал еще большее раздражение, даже злость. Совсем не понравились взгляды парней и их вопросы. – Ей шестнадцать.
- Возраст согласия… - булькнул пивом Серега, а я повернувшись к нему, нехорошо прищурился.
- Здесь только одно согласие имеет значение. Мое. Понятно?
- Эммм…
- Понятно???
- Да понятно, все понятно, чего ты? – сдал назад Серега, который знал меня примерно полгода, но за это время убедился, что к моим словам стоит прислушиваться со всей внимательностью.
Я развернулся к Коляну. Тот пожал плечами, демонстративно равнодушно дуя пиво.
Даня лишь усмехнулся. Его к малолеткам никогда не тянуло.
Мы продолжили смотреть матч, но все мои мысли уже были далеки от игры. Я почему-то вспоминал, как Татка стояла под перекрестными взглядами друзей и краснела, и злился. На нее, на парней. И на себя тоже. В конце концов, классифицировав мои эмоции, как приступ братской любви и эгоизма, я успокоился.
Татка в этот вечер не выходила больше, даже в душ, словно чувствовала, что маячить не стоит, затаилась. И я постепенно пришел в себя.
Но потом, много позже, вспоминая этот вечер, я понял, что именно тогда все и изменилось.
И жизнь моя, нормальная, налаженная жизнь, полетела в ебеня со скоростью курьерского.