Я сдула вновь упавшую на лицо прядь и с вызовом уставилась на Суржевского.
На него, кажется, моя речь не произвела никакого впечатления. Он снова разглядывал меня. Медленно, лениво, напоминая волка… Возможно, он даже не слышал моих слов.
Я закатила глаза.
— Всего хорошего!
Попрощалась и, обойдя мужчину, пошла разносить остывшую еду.
— Вот гад, — Марина перехватила меня у входа в кухню, — за шестым сидел, видела? Наверняка, денег куры не клюют. А сам взял, и рассчитался у бара. Наверняка, чтобы чаевые не платить…
Я лишь грустно улыбнулась… Думаю, на самом деле он пошёл туда, чтобы в очередной раз мне нахамить. Но коллеге, конечно, об этом не расскажу.
— Уберёшь их стол? Я зашиваюсь.
Я кивнула, взяла тряпку и пошла к шестому.
Поправила салфетницу, смахнула крошки и застыла. Моё удивление сложно передать словами.
В чехле для столовых приборов, под не понадобившейся ложкой, аккуратно лежала пятитысячная купюра.
Какое-то время я гипнотизировала бумажку, вероятно, ожидая, что она исчезнет.
Но этого не происходило.
Что это? Чаевые, почти в четыре раза превышающие сумму всего заказа? Смешно! Гад просто в очередной раз решил меня унизить!
Гнев забурлил внутри, разгоняемый кровью по всему телу.
Ну уж нет… Я этого так не оставлю!
Я огляделась и, убедившись, что никто не видит, схватила купюру и сунула в задний карман брюк.
Я верну её Суржевскому во что бы то ни стало.