Но Шарлота Рэмплинг в сцене, где она танцует топлесс перед немецкими офицерами, гениальна. И действительно похожа на эту худенькую девочку, что сидит, вжавшись в кресло, рядом со мной. Ей бы немного уверенности в себе. А она боится моей руки, гладящей её пальцы. Боится еды, что я принёс специально для неё.
Но сэндвич, что мы кусаем по очереди, всё же за половину сеанса съедаем. На вторую у меня просто не хватит нервов. Тем более фильм заканчивается плохо. Фэйт расплачется, мне придётся её утешать… ну уж нет! Мне дорого вот это её лёгкое возбуждение, что вызвали в ней сцены сексуального насилия. Хоть для того времени они и были очень откровенными, но именно в их завуалированности и эротизме главный эффект.
Я наклоняюсь к её лицу, загораживая экран.
— Ты умеешь танцевать?
— Наверно, плохо, — вжимается она в кресло, выдыхая в мои губы запахом сыра, хлеба и курицы.
— Хочешь, я тебя научу?
И не дожидаясь её ответа, уверенно накрываю её губы поцелуем. Её мягкие, безвольные, пропахшие сэндвичем губы, которые отвечают мне сначала робко, а потом словно поезд, набирающий обороты, вдруг наращивают напор.
— Хочу, — отстраняется она, чтобы глотнуть воздуха.
— Тогда к чёрту этот фильм! — за руку увлекаю я её за собой.
— К чёрту всё! — в балетном классе со станком, зеркалами и паркетным полом, скинув туфли, пьёт она из горла шампанское.
— Осторожнее! — смеясь, я забираю у неё бутылку.
Обычно на первом свидании я расспрашиваю о семье, увлечениях, любимых фильмах, музыке, книгах. Такой прилизанный пай-мальчик с хорошими манерами и образованием. Но сегодня у меня другая задача: попробовать раскрыть её, заставить почувствовать себя рядом со мной желанной, красивой, изящной.
И не у меня, у неё самой это неожиданно неплохо получается.
— Leben, liebe ich zu leben… — звучит та самая музыка танца Саломеи из «Ночного портье».
Мои руки лежат на её руках, её — на груди. И хотя веду я, направляя её, задавая ритм, скользя по телу её руками, её это заводит. И этот лёгкий кураж, безуминка, ещё не раскованность, но уже попытки её преодолеть, так ей к лицу!
— До вечера, Фэйт? — возвращаю я её обратно строгому лимузину. Раскрасневшуюся, взволнованную, очарованную нашим свиданием.
— До вечера, Адам, — улыбается она.
Как же я люблю такие вечера, когда никого не нужно бить и затрахивать до полусмерти. Как же приятно быть просто обворожительным, милым и немного коварным.