Гость, которого регент принимал здесь три дня назад,
настаивал именно на полной конфиденциальности — чтобы никто,
никогда и ни единым словом...
Разговор состоялся. Беседа шла один на один, и если бы о её
сути узнал кто-то третий, наверное, это стало бы катастрофой.
Причём, не только для регента, но и для всей Империи. Гражданская
война не оставила бы от неё и камня на камне...
Сегодня такая секретность уже не требовалась, но
разговаривать тет-а-тет в бункере было гораздо удобнее, чем во
дворце...
— Какие новости из провинций? — небрежно поинтересовался
герцог у нервно оглядывающегося Гильермо.
Раньше помощник в убежище не бывал, и наблюдать за его
реакцией оказалось весьма любопытно. Тем более что о способе
проникновения в это место он мог только догадываться. Перед
«прыжком» хозяин приказал ему завязать глаза, а когда они очутились
в бункере — приказал развязать. Прибор, похожий на бластер с
расширяющимся воронкой стволом, герцог никому не показывал. Что это
и как действует, знали лишь императоры. Ну, или те, кто их замещал.
Временно, до совершеннолетия...
— Пока ничего особенного, экселенц. Правящие дома ещё не
определились, остальные ждут их реакции.
— Это понятно, — отмахнулся герцог. — Я спрашиваю о другом.
О главном. Можешь, кстати, не шифроваться. Говори всё как есть, тут
нас никто не услышит.
— Да, экселенц. Я понимаю, — помощник негромко прокашлялся и
принялся говорить.
Он говорил долго, минут, наверное, сорок.
Дарий его внимательно слушал, делал мысленные пометки,
вникал в детали, уточнял подробности и снова и снова задавался
вопросом: всё ли он сделал правильно, нет ли в его плане ошибки?
Герцог прекрасно знал, что идеальные планы встречаются лишь на
бумаге и в головах у планирующих. Реальность же непредсказуема.
Жизнь, как обычно, вносит свои коррективы, исполнители оказываются
недостаточно компетентными, противник сильней и хитрее, а про
изначальные вводные вдруг выясняется, что они опираются не на
факты, а на досужие домыслы и веру в непогрешимость
начальства.
Домыслов регент старался по максимуму избегать, а любую
идею, прежде чем пустить в дело, рассматривал с разных сторон и
испытывал на подчинённых. До настоящего времени подобная практика
осечек почти не давала. Единственная случилась около полугода
назад, и выводы из неё Дарий сделал серьёзные. То, что верить
нельзя никому, он знал и раньше. Что женщинам нельзя верить в
особенности — тем более. Но после случая с экселенсой Анциллой он
понял, что женщинам надо не только не верить, их надо
контролировать каждый миг и каждый же миг ждать от них
неприятностей.