Побелев, как полотно, он наконец осмелел и крикнул:
– Неправда, у меня есть папа!
– А где же он?
Симон замолчал: этого он не знал.
Ребята смеялись и были крайне возбуждены: дети полей, близкие к природе, они следовали тому жестокому инстинкту, который побуждает кур на птичьем дворе заклевывать свою раненую товарку. Симон вдруг заметил маленького соседа, сына вдовы, который тоже всегда бывал только с матерью.
– А ты? – сказал он. – Ведь у тебя тоже нет папы!
– Вот еще, – отвечал мальчик, – у меня папа есть.
– Где же он? – возразил Симон.
– Он умер! – объявил мальчик с гордостью. – Мой папа на кладбище.
Среди ребят пронесся одобрительный шепот, как будто бы то обстоятельство, что отец умер и похоронен на кладбище, подняло в их глазах товарища и окончательно унизило другого, у которого вовсе не было папы. И эти озорники, отцами которых по большей части были грубияны, пьяницы, воры, дубасившие своих жен, сбились в кучу, все более и более суживая круг; казалось, что они, законные дети, хотели сообща задушить незаконного.
Вдруг один из них, стоявший рядом с Симоном, насмешливо показал ему язык и крикнул:
– Нет папы! Нет папы!
Симон обеими руками вцепился ему в волосы, укусил его в щеку, стал пинать его ногами. Произошла страшная свалка. Дерущихся разняли, и Симон очутился на земле, избитый, в синяках, в изодранной блузе, посреди хлопающих в ладоши сорванцов. Когда он поднялся, машинально отряхивая курточку, всю в пыли, кто-то крикнул ему:
Конец ознакомительного фрагмента.