– Ты же как объяснял? Революция – значит, царя-кровопийцу сбросили, оружие народ повернул против богачей… А мы что – не народ? Надо и нам поворачивать.
– В общем-то это так, но… Повременим еще маленько, может, прояснится что…
Но ничего не прояснялось. Газеты в Локти теперь совсем не доходили. Что делалось за глухой стеной соснового леса, никто не знал.
А мужики все настойчивее требовали ответа. И Веселов, еще не зная, правильно это или нет, сказал:
– Ну что ж… Должно быть, раз революция, землю кулацкую нам промеж собой разделить надо…
Голытьба хлынула в поле. Но зажиточные мужики, жавшиеся все время к Лопатину, не ждали этого дня, не ждали Зеркалова, который все еще был в городе, – что-то, мол, он привезет, – они заранее стали потихоньку распахивать свои участки. Увидев это, мужики остановились в нерешительности, опять обступили Андрея. Тот, подумав, проговорил:
– Айда на зеркаловские пашни.
До вечера мужики размеряли землю, втыкали колышки. А вечером неожиданно появился среди них сам Гордей, молча прошел сквозь расступившуюся толпу и спокойно, деловито начал выдергивать колышки.
– Ты что же это, а? – кинулся было к нему Андрей. – Ведь революция…
Гордей Зеркалов выпрямился, спросил спокойно:
– Ну так что? Законы, что ли, кто отменил? В городе тоже революция, а фабрики у владельцев никто не отбирал.
– Врешь!
– Поди узнай… Ишь обрадовались. Марш отседова! Завтра сам пахать начну.
Если бы Зеркалов кричал и матерился, ему не поверили бы. А за его спокойным тоном чувствовалась правота, уверенность, какая-то сила. Мужики, сплевывая с досады на зеркаловские земли, стали медленно расходиться.
– Вот те и революция, ядрена вошь. Богачей, должно, никакой революцией не сковырнешь. Женись, Андрюха, хоть напьемся с горя на твоей свадьбе…
Когда Зеркалов остался один, к нему тотчас же подошли зажиточные мужики, наблюдавшие за всем со стороны.
– Ну, как там, в городе? Или взаправду царя-батюшку, а? Ты-то как, при должности али тоже сняли?
– Не то чтоб сняли, а вообще… – неопределенно ответил Гордей, повернулся и пошел в деревню.
Петр Бородин, узнав о приезде Зеркалова, на другой день к вечеру забежал к нему. Староста – какой-то смятый, невыспавшийся, заросший густой сизоватой щетиной – сидел за столом.
– Правда, что ли, Гордей Кузьмич? – спросил Бородин, едва успев поздороваться.