Избранное - страница 17

Шрифт

Интервал

Слово твое запнусь, полечу в обиду,

Как в погреб, где в наказанье

(Впредь, мол, лучше гляди под ноги!)

Тесно, сыро и ничего не слышно, —

Потому что Бог не любит унынья.

Только выбравшись и пойму, что из иных потоков

Ни напиться, ни выбраться невозможно.

Слоистая пагода лопуха, буддийский

Голубой колокольчик,

Шаманский бубен ромашки,

Ель, увешанная четками шишек, —

Все они громко славят Бога,

Хоть имени Его не знают.

Даже маленький серый лягушонок,

Живущий в пожарном водоеме,

Носит на спинке одну Его букву —

И страшно этим гордится.

Только я своей хвалою недовольна,

Только мне она в кровь раздирает губы.

Видно, вместе с нею

С плачем рвутся наружу

Нерожденные слова, что я тебе не сказала, —

И не скажу, не бойся.

Сколь любезна сердцу моя пустыня!

В ней благословенны жара и холод

И не тягостно послушанье:

Целый день я стираю, поливаю,

Варю, кормлю и таскаю воду.

Правда, бесы вьются комарами,

Всё хотят, чтоб я на тебя рассердилась.

Но я вспоминаю твои губы

И завешиваю окно марлей.

Иногда мне кажется, что вокруг так тихо,

Словно что-то стряслось —

то ли поезд сошел с рельсов,

То ли какие-то враги всех завоевали

И ушли… Я сама зарастаю бурьяном,

Как положено после крушенья.

И когда мы в последние дни говорим с тобою,

Он шуршит от ветра – неужели не слышишь?

Надо же, какая насмешка:

Я готова быть твоей тенью,

Ты же тени отбрасывать не хочешь.

Или я мало старалась,

Или тот, кто тени своей из-за меня лишился,

Слишком много слез пролил —

И они заслонили мне солнце,

Словно эти облака над покатым полем

Встали после грозы – как морские волны —

Поглотить фараоновы колесницы.

Когда Бог сидел на пустой земле Робинзоном,

Трепеща от любви и разгораясь,

Всё вокруг он склеил, сшил, замесил на страсти,

На страстях, вернее.

Ты же сам повторял мне часто,

Что сильнейшая из них – это жалость.

Утром, стоя в траве, побитой градом,

Я гадала, отчего это боль и ревность

Со временем становятся печалью. —

Так вот наши соседи-погорельцы

Который год живут во времянке,

По безденежью сделавшейся вечной.

Когда ты целуешь меня вот так устало,

Вытянувшись рядом,

Но не смешиваясь, как ртуть с водою,

Я смотрю на острое плечо, на живот темный и

впалый,

И одна мне отрада:

Так я мало для тебя значу,

Что тебе-то уж не причиню горя.

Хотя согласись, что это —

Слишком терпкие капли от унынья.

Следующая страница