Мечник вырвал, наконец, клинок из ножен.
Арбалетчик, взвизгнув от ужаса, бросил оружие выскочил из подвала. Стрелку повезло больше: ему удалось пережить товарища. Впрочем, ненадолго.
Подземелье содрогнулось от грохота. Страж, оставшийся на посту, рухнул замертво.
* * *
…Беглец несся вверх по широкой винтовой лестнице, перепрыгивал через две-три ступеньки зараз.
– Демоны! Демоны в подвале!
Его крик – крик человека, находящегося на грани помешательства, смертельно раненной птицей заметался по древней башне. Но внутренние боевые площадки сейчас пустовали, а верхнюю – смотровую, где неусыпно дежурил ночной караул, от любого шума снизу ограждали многочисленные лестничные изгибы и тяжелая крышка люка. Люк был закрыт. Караул, высматривающий опасность извне, не слышал, что происходит внутри. Зато бегущий арбалетчик слышал все прекрасно. И громовые раскаты, и донесшийся из подвала топот.
Ударом ноги он распахнул маленькую дверцу в пустующей трапезной.
– Демоны!
И запер ее на засов. Какая-никакая, а преграда…
– Демоны!
Темное безлюдное пространство с непроглядной дырой огромного камина отозвалось безучастным эхом. После отъезда союзников, здесь, как и в донжоне, никто не жил. Только трапезничали. А глухая ночь – не время для трапез.
Несчастный беглец пронесся мимо столов и лавок, навалился на скрипучие ворота. И, вконец обезумев, завыл в чуткую морозную ночь. В круглое плоское лицо бесстрастной луны. Полной луны. Багровой луны.
– Де-мо-ны!
И его, наконец, услышали. Наверху, на смотровой площадке донжона, ударил сигнальный гонг.
– Тревога! Тревога! – засуетилась охрана внешних стен.
Топот, бряцанье железа… Люди выбегали на холод, на ходу хватая оружие и кое-как облачаясь в доспехи. Никто еще не понимал, что происходит, но каждый твердо знал, где его место и что ему следует делать в случае внезапного штурма.
Только один человек в замке позабыл обо всем на свете. Единственным его желанием было выбраться за стены и бежать… бежать без оглядки. Бежать по белому полю и дальше – сквозь заснеженный лес под глумливым ликом пухлощекого небесного наблюдателя с дымчатой багровой кожей.
Сбежать ему не дали. Рука в латной перчатке вцепилась в плечо.
– Стоять!
Рука развернула, крутанула, встряхнула так, что клацнули зубы.
Заиндевелые усы грозно встопорщились над бледным, сжавшимся в комок арбалетчиком. Пан Освальд Добжиньский хмуро смотрел на паникера, покинувшего пост. Сверху вниз смотрел. И взгляд этот казался более страшным, чем только что пережитый ужас.