, как говорят французы, черт бы их подрал, что я ни слова не понял.
Фэнтон вынул из кармана сверток и протянул Джорджу:
– Я обнаружил это вчера. Кто-то спрятал его втайне от меня. Прочти надпись.
– Яд! – Джордж отшатнулся и задрожал. – Забери, скорее забери!
Удивительно: неустрашимый лорд Харвелл, который всегда первым бросался в бой (со слезами на глазах заявляя, что война претит ему и он дерется ради мира), побледнел как смерть при виде мышьяка.
– Мне конец? – со страхом спросил он. – Яд просочился в руку? Как думаешь, она вспухнет и почернеет? Черт возьми, Ник, я серьезно!
Фэнтон взял у него злополучный сверток и ответил:
– Успокойся. Смотри: я же держу его, и ничего. Теперь к делу. Ты разглядел рисунок под надписью, выполненный синими чернилами?
– Я… признаться…
– Сам я не догадался, но Джайлс помог. Он говорит, такой знак рисуют на аптечных вывесках.
– С чего это?
– Похоже на ступку и пестик над ней. По всему выходит, что это аптека «Голубая ступка».
Джайлс самодовольно хмыкнул и завел глаза к потолку.
– Спросим у грузчиков или носильщиков, кто-нибудь да знает, что это за место.
– А им-то откуда знать?
– Мы скажем, – невозмутимо ответил Фэнтон, дословно цитируя рукопись Джайлса, – что ищем аптеку под вывеской «Голубая ступка», в переулке Мертвеца, недалеко от Стрэнда, рядом с «Головой дикаря». Там мы и выясним, кто купил мышьяк.
– Умно, умно! – закивал Джордж, который никогда не отличался сообразительностью. – Отправляемся сию же минуту?
– Да. Я лишь ненадолго зайду к супруге…
Глаза Джорджа чуть не вылезли из орбит.
– Боже милостивый, Ник! Опять ты за свое?
– А ты, я гляжу, за свое? Угомонись. Лидия просто-напросто должна услышать мой голос. А потом… – Фэнтон осекся. Им вдруг овладело дурное предчувствие: вот-вот случится нечто ужасное. – А потом – в «Голубую ступку», что в переулке Мертвеца!
Глава шестая
Доверительная беседа в «Голубой ступке»
В чем в чем, а в вывесках на Стрэнде не было недостатка. Те, что висели рядом, сталкивались с грохотом и лязгом, иные врезались друг в друга с коротким оглушительным треском, напоминавшим пистолетный выстрел; вывески-одиночки раскачивались на своих цепях и закручивались вокруг себя, производя, в зависимости от тяжести и размера, самые разнообразные звуки – от высокого заунывного скрипа до загробного стона.