– Я через неделю на мост уезжаю, – Сухраб, который даже в омской учебке не набрал веса, сейчас выглядел похудевшим.
– Это через Терек который?
– Ага. Наши там блок-постом стоят, меняются через месяц. Говорят – постреливают там, с того берега.
– Так может тебе боевые посчитают, пока ты на блок посту тусоваться будешь?
– Да вряд ли. Он же на этом берегу стоит.
– Но пуля то долетит!
– Андрюха, ты сплевывай иногда, и по голове своей деревянной стучи, когда такие вещи говоришь.
Повздыхали, закурили еще по одной.
– Вам тоже сигареты с плесенью дают?
– Да. А я думал – у нас старшина их специально проквашивает, чтобы меньше пазили. Сам-то не курит, собака.
– А мне ЗИЛа дали. Рухлядь. Завтра заводить будем. Так что – свидимся на мосту, если повезет к вам ехать.
– Тебе уже повезло, Женька. С коньяком будешь.
– Куда там. Бензик пипетками выдают. Ну, посмотрим… Писем никому не было еще?
– Мне писарь рассказывал, что почта через Ханкалу ходит. Адрес местный знаешь?
Адрес батальона был военно – секретным: Москва-2000, в/ч 6776.
– Знаю, как не знать.
– Писарь говорит – Москва-2000 – это Ханкала и есть. Письма там со всей Чечни собирают. Как накопится на грузовик – так в Моздок везут. Короче, почта в среднем за два месяца оборачивается.
– Совсем печально так-то.
Разошлись молча, часто оглядываясь друг – другу вслед.
Первое письмо мне принес Хойко.
Мы пилили дрова. Большая часть нормы уже была выполнена, когда за моей спиной раздался его тихий, лишенный эмоций голос.
– Здравствуйте, сержант, товарищ Андрей.
Я не мог поверить глазам.
Хойко одет был в малоношеный натовский камуфляж, поверх которого красовалась криво штопаная снайперская разгрузка. СВД стволом вверх болталась за спиной. Сомнений не было – Хойко службу несет в разведвзводе.
– Здравствуй, Три Икса.
Прозвище к нему прилипло в Новокузнецке. Как еще можно было прозвать человека, в чьем военном билете написано: «Хойко Хасеромович Харатетто, национальность: хант», стрелял который навскидку, невероятно точно, вызывая неподдельное восхищение офицеров?
Призвался Хойко в возрасте 25 лет, но выглядел глубоким стариком. По-русски сначала говорил совсем плохо, но когда освоился и разговорился (по его национальным меркам) – над ним начали смеяться.
– Отец – сильный охотник, – бывало невпопад начинал он свою ни к кому не обращенную речь, – я тоже сильный охотник. Оленей много у меня. Жена нет, я богатый. Вертолет прилетел, сказал – Хойко надо в армию иди. Ружье не бери, сказал, в армии есть ружье.