А может, – подобные мысли тоже мелькали у него, – Ставрос сам способен без жалости расправиться с ним, если Дункан будет неугоден ему, докажет свою непригодность. Ставрос был дипломатом, а Дункан интуитивно не доверял им: ведь это по их милости сотни и тысячи подобных Дункану шли на войну, на смерть. Возможно поэтому Ставрос не стремился к тому, чтобы переговорить по душам с Дунканом, и обращался с ним как с бессловесной мебелью. Регулы расправлялись со слишком строптивыми или недостаточно сообразительными молодыми помощниками быстро и безжалостно, словно всего-навсего меняли обстановку в комнате.
Страх Дункана рождался ночью, в темноте, в те долгие часы, когда юноша лежал и думал, что за одной дверью стоит на часах регул, чью жизнь он не способен понять, а за другой дверью лежит человек, мысли которого для него не менее загадочны, и этот человек учится мыслить, как регулы, у которых старшие внушают ужас молодым.
Но когда днем они встречались со Ставросом лицом к лицу, Дункан терялся в догадках, как подобные мысли могли прийти ему в голову. Длительное заключение Дункана, постоянная необходимость подавлять свои эмоции – неудивительно, что в его мозгу поселился безотчетный страх.
Стэн только надеялся, что делает именно то, чего ждет от него Ставрос.
Кассета крутилась уже третий раз. Дункан, по словам приветствия, которые он уже мог узнавать, понял, что близится окончание. Ставрос слушал и запоминал. Теперь старик мог бы воспроизвести весь текст по памяти.
– Сэр, – осторожно прервал мысли Ставроса Дункан. – Сэр, наша… – лента кончилась, – наша шестичасовая свобода началась. Может, вы хотите, чтобы я принес что-нибудь из библиотеки или амбулатории?
Он хотел, чтобы Ставросу что-нибудь понадобилось, чтобы можно было провести отпущенное им время вне каюты, ходить, двигаться. Но Ставрос запретил ему появляться там, где можно встретить регулов, запретил ему попытки сближения с командой. Дункан понимал, что подобный запрет – всего лишь предосторожность, не дающая регулам возможности проникнуть в душевный мир землян. – «Пусть мы остаемся загадкой для них», – сказал однажды Ставрос. Но было невыносимо сидеть здесь, когда часы свободы утекали прочь.
– Нет, – сказал Ставрос, убивая все его надежды. Но затем, после секундного колебания, он протянул Дункану одну из лент. – Вот, прошу прощения. Найди мне следующую по каталогу и принеси обе назад. Прогуляйся.