В спокойном состоянии Гауэйн выглядел почти грозно. Но когда их глаза встречались, свирепость в его взгляде исчезала. Эдит не знала, что кроется в них, но это было что-то неукротимое. Никто и никогда раньше не смотрел на нее так.
Конечно, Кинросс смотрел не на обычную Эди, игравшую на виолончели. Он видел Эди, одетую как Лила.
Герцог шевельнул ногой так, что задел ее бедро своим, но не отодвинулся. Должно быть, это случайно: джентльмен не должен делать подобных вещей. Но он смотрел на нее лукаво и многообещающе. Так что это не случайность.
Каждый дюйм кожи Эдит мгновенно ожил. Но хоть это и неприлично, но ей понравилось. Она никогда не чувствовала подобного жгучего желания или… если быть правдивой, любого желания, кроме мечты о виолончели работы Страдивари.
Эди потянулась к винному бокалу и обнаружила, что пальцы дрожат. Щеки пылали.
Наконец Стантон отодвинулся, повернулся к ней и спросил:
– Вы читали «Ромео и Джульетту»?
Эди покачала головой. Получив его письмо, она попыталась прочитать трагедию. Но ничего не поняла. Сама виновата, потому что не слушалась гувернантку и всячески избегала занятий. У нее не было времени на чтение. Все, что хотела Эдит – это играть на виолончели. Но из-за всего этого теперь она чувствовала себя глупой.
Что-то голодное в глазах Гауэйна заставило ее заерзать.
– Я не слишком хорошо начитанна, – призналась она. – Думаю, в этом отношении вы полная моя противоположность.
– Моя бабушка, которая меня растила, ненавидела чтение ради удовольствия, но Шекспир был исключением. Обычно наставники были заняты тем, что учили меня двойной бухгалтерии и скотоводству. Я так и не смог поступить в университет. Так что, поверьте, я куда менее образован, чем вы могли подумать.
Эдит рассмеялась.
– Это невозможно. Я почти все знаю о виолончели и почти ничего – обо всем другом.
– Я достаточно много знаю о том, как быть герцогом и землевладельцем, и почти ничего – о музыке или литературе. Но я помню вот что: когда Ромео впервые увидел Джульетту на балу, описывал ее так:
Она затмила факелов лучи
Сияет красота ее в ночи.
– Вы не могли так думать обо мне. Я была ужасно больна.
– Вы были чем-то вроде факела, судя по тому, что я помню. Я подумал, что ваше прикосновение обжигает.
Оставалось надеяться, что никто из окружающих не слышит Стантона.