Именно сюда шериф привез Эннена Райннона, ставшего теперь Джоном Гвинном. Они сидели верхом на двух прекрасных лошадях и вели в поводу пару тяжело нагруженных мулов. Так они миновали холмы.
– Что ты думаешь об этой земле? – спросил Каредек.
– Хорошая, мягкая земля, – кивнул Райннон. – На ней можно спать.
Он поднял глаза; вдалеке, раздвигая полог облаков, вздымалась Маунт-Лорел.
– Естественно, на ней можно спать, – согласился шериф. – На ней можно также разбогатеть!
– Спать вредно, – заметил Райннон. – Я говорю про себя.
– Я все продумал, – сказал Каредек. – Тебе нужно рискнуть.
– Ладно, – мягко произнес Райннон.
– На свете нет абсолютно надежных вещей, – возразил с мрачной убежденностью Каредек.
– Ясно, что нет, – согласился Райннон.
– Возьмем, к примеру, любого человека – он ведь может умереть от кори либо от коклюша. Не рисковать невозможно, иначе не победишь.
– Понятно, что невозможно, – промямлил Райннон.
– Черт побери, – взвился шериф, – ты должен сам подумать!
Ему хотелось быть лидером, и все же его беспокоило послушное благодушие, с которым его друг воспринимал все его рассуждения.
– Мне трудно думать, – продолжал тем же тоном Райннон. – Ну, например, некоторые могут предусмотреть…
– Послушай, – прервал его шериф, – ты всегда соображал хорошо и быстро, я уже убедился. За семь лет ни разу не попался!
Райннон полуприкрыл глаза, размышляя, и Каредек получил возможность внимательно рассмотреть его. Без бороды он стал совсем другим человеком; точнее говоря, он впервые действительно казался человеком, а не страшилищем-людоедом. Выяснилось, что не прикрытые гривой волос глаза его вовсе не черные, а темно-голубые, большие и мягкие. В них светилось терпение, какое бывает у вола в поле, – бездумное и кроткое, и шериф вынужден был постоянно напоминать себе, что это, в конце концов, и есть тот самый великий Райннон.
И все же он не мог поверить своим глазам. Да и не стоило. Пищи для ума от них почти никакой!
– Ну, – начал объяснять Райннон, – допустим, у кого-то вдруг случилась неприятность… вроде как шериф наставляет на него винтовку, – он улыбнулся краешком губ, – и тогда надо действовать быстро. Не думая. Думать надо потом.
– Ты хочешь меня убедить, что жил так все семь лет? Доверяясь только своему чутью? – Он почувствовал растущее недоверие. – Пробираясь и убегая из города, беря все, что тебе хотелось, делая все, что заблагорассудится? Смеясь надо мной и остальными горожанами, когда мы пытались преследовать тебя?