Менее чем через полчаса маленький караван прибыл к подножию холма, на вершине которого раскинулся Радамех, и кони и верблюды бодро поднялись по крутой каменистой дороге, и вслед за тем вскоре остановились на площади или, вернее, пустыре, ограниченном с восточной стороны стенами зауиа. Так называют на востоке в магометанских странах монастыри и местечки, служащие резиденциями должностного лица духовного звания.
Здесь путешественники сошли с коней. Тотчас же их окружила громадная толпа пилигримов, увеличивавшаяся с каждой минутой; толпа самая разнородная, самая пестрая, какую только можно себе представить. Тут были лица всех классов и всех возрастов, пришедшие за советом и наставлением к прославленному Могаддему. Были здесь и негры из Дарфура и из Кордофана, и арабы в длинных бурнусах, и турки в сборчатых шальварах, были даже и евреи-купцы, разложившие свои скудные товары тут же, между лошадьми, верблюдами и ослами. Некоторые из последних удивительно походили на тех, которых в предпоследнюю ночь так быстро излечил Виржиль от музыкальной мании, но как удостовериться в том, что это именно они самые и есть? Как узнать в этой громадной толпе, пестревшей всевозможными красками, мужчин, женщин и детей того берберийского племени, которое повстречалось нашим путешественникам в первую ночь их пути? Впрочем, никто теперь об этом и не думал: все заботились лишь о том, как бы скорее устроить свои дела и увидеть Могаддема.
Этот великий человек принимал поклонение верных в громадной зале, пол которой был вымощен крупными плитами, а широкая двустворчатая дверь выходила прямо на площадь. Вход в это святилище был доступен для каждого, и наши путешественники вошли туда вместе с другими.
Когда европейцы очутились в высоком сводчатом зале, напоминавшем христианский собор с высокими окнами из цветных стекол, их охватило состояние какого-то физического довольства и истомы. Прохладное и тенистое убежище это казалось особенно заманчивым после томительного зноя и палящего солнца, там, на припеке, в горячий ослепительно-яркий полдень. Когда глаза вошедших успели привыкнуть к приятному полумраку, царившему в этом помещении, они увидели в другом конце залы того, кого желали видеть и ради кого совершили это путешествие.
Святой отец сидел на полу по-арабски на дорогом, редкого рисунка квадратном ковре, единственном видимом украшении голых холодных плит каменного пола и стен. Облаченный в просторную, бумажной ткани рубашку с широкими рукавами, с узким высоким белым тюрбаном на голове, Могаддем сидел неподвижно, как статуя, с опущенными даже глазами, как бы погруженный в глубокую задумчивость. Он был необычайно худ. На вид этому святому нельзя было дать более сорока лет, хотя в черной как уголь, густой бороде его виднелось множество серебряных нитей.