Я поперхнулась воздухом.
– Ты серьезно? Я же фальшивила…
– Да брось! После болезни и в такой нагрузке репетировать – да ты просто на сто процентов гений! Слышала, как наша «знаменитость» выла? Тебе до ее лаж далеко! – Лёша был весел и румян и все поглядывал на рыжую девчушку, что плясала около колонок.
– И давно Соня у вас поет? – Я неловко отошла назад, стукнув каблучком лодочек по полу. Вспомнила, как передо мной выступала коротышка с пышной грудью. Она была вульгарна не только в своем наряде, но и манере пения. Мне тогда стало противно, ушки чуть не свернулись в трубочку, потому я ушла в коридор и стала ждать своей очереди.
Меня вернул к реальности голос Алексея:
– Давно. Она в этом году заканчивает четвертый курс, потому предлагаю тебе занять место солистки.
Я не верила своим ушам.
– А… сольные можно принести?
– Ты пишешь песни? – Дирижер приподнял светлую бровь.
Я коротко кивнула и прикусила смущенно нижнюю губу. Высмеет сейчас, сбегу…
– Лёша, ты идешь? – Рыжая девушка оплела локоть мужчины худенькой ручкой и прижалась щекой к плечу, а потом оторвалась и скрылась в толпе.
Такой короткий знак внимания, но показывает, что Алексей уже занят, а я для нее не конкурентка. Эта девушка уверена в своем мужчине, и это на самом деле круто осознавать.
Алексей засмеялся ей вслед и снова обратился ко мне:
– Настя, мы и сольные посмотрим, подумаем над аранжировкой. Отдыхай сейчас и к столу подходи, не стесняйся, а с начала года займемся программой.
– Спасибо, – получилось как-то сдавленно, потому что вал эмоций сильно подкашивал мне ноги, нужно было немного подышать.
Я буду петь в оркестре на постоянной основе. Это невероятно!
Лёша замялся, будто не хотел оставлять меня одну, и я приободрилась:
– Иди к ней, а я выйду ненадолго в тишину, – заулыбалась я и, обойдя разгоряченных студентов на танцполе, потопала к кабинету. Стук моих каблуков двоился где-то далеко в коридоре и цеплялся пощелкиванием за плафоны на потолке.
В сорок четвертом кто-то играл на фортепиано. Я застыла у закрытых дверей и почти прилипла ухом к дереву. Пианист играл так, что, казалось, рубил клавиши пополам эмоциями, рвал струны ощутимой агрессией, мучил молоточки резкими, но точными ударами. Это было так надрывно, что я долго не могла решиться открыть дверь. Внутри кабинета мои вещи: телефон, деньги, одежда… А я уже хотела домой. Пока не сильно поздно, незаметно уеду и не буду мешать празднику. Гадкое чувство, что я дала слабину на выступлении, не отпускало меня.