О бегстве Элиен не думал. Он приготовился принять достойную сына Тремгора смерть на берегах Сагреалы. Но смертным не дано зреть витийство Нитей Лаги, как не дано пламени питаться водой.
Из-за спины Элиена на его врагов обрушилось множество стрел. Поражая их в лицо, в руки, в чресла, они едва ли причиняли им ощутимый вред и разлетались на куски, но их было так много, что существа замешкались и это спасло Элиену жизнь.
– Мой гиазир, – услышал сын Тремгора знакомый голос с глухим грютским акцентом, – уходи отсюда, уходи во имя своей страны и всей Сармонтазары.
Рядом с Элиеном гарцевал Фарамма. Лук его обзавелся новой тетивой, а лицо – новыми ранами. «Добрались герверитские копья и до нашего мудреца», – подумал Элиен.
Фарамма среди прочих военачальников слыл за большого умника. В основном потому, что на военных советах предпочитал молчать, а в пору самых горячих споров – загадочно улыбаться.
– Уллар Фарамма, кто разрешил тебе нарушить мой последний приказ? Почему ты и твои люди не на левом фланге?
– Забудь об Уложениях Айланга, скоро некому будет им подчиняться, – спокойно сказал Фарамма, между делом запуская стрелу в ближайшего урода. – Эти твари везде, нет ни левого фланга, ни центра. Не с тем оружием пришли мы сюда.
В этот момент на Фарамму обрушилась серебристая молния и он полетел с лошади, подминаемый чудовищем.
Элиен пытался ему помочь, но морду его коня располосовал удар Когтя Хуммера, а на него самого, как только что на Фарамму, налетел другой нелюдь. Через мгновение Элиен уже лежал на земле, а над ним склонилось лицо (лицо? о, милостивый гиазир, с таким личиком едва ли имеет смысл надеяться на благорасположенность милых девушек!) невиданного врага.
Нелюдь почему-то медлил. Элиен уже успел привыкнуть к той завораживающей быстроте, с которой перемещаются и орудуют мечами враги, и не мог понять, почему он еще жив.
Лысое яйцо с клювом и гребнем, заменявшее Воину Хуммера голову, вдруг растрескалось – и впрямь, как яйцо, – и ледяное тело, прижимавшее Элиена к земле, отлетело в сторону.
Довольный Кавессар поцеловал внушительных размеров шестопер и, соскочив с коня, помог Элиену подняться.
– Помнишь, Кузнец Гаиллириса, свое первое творение? – спросил Яростный Телец, тяжело дыша.
Элиен помнил. В шестнадцать лет он, вступая в сан, едва не до икоты обпился Медом Поэзии и двенадцать часов кряду надсаживал глотку в стенах храмовой кузницы. Именно тогда он собственноручно выковал эти шесть стальных перьев, каждое в четыре ладони, и, разумеется, не смог убить своим изобретением даже мухи, оттого что ему оказалось не по силам оторвать от земли недетскую голову шестопера. Ему, но не могучему Кавессару.