– Правда, Крум? – спросил Элиен, подымаясь.
Жеребец надменно покосился на хозяина и недовольно фыркнул.
Дождь хлестал вовсю. Стало не на шутку холодно. Если бы Элиен не завидел халабуду, затянутую диким хмелем, ее следовало бы построить самому.
Бояться Элиену было некого, да и незачем – бойся хоть с каждым своим вздохом, а пока нос не почешется, в рожу не получишь. Нос не чесался.
Рядом с хмельным домиком была коновязь, у которой Элиен оставил Крума, а сам он осторожно толкнул дверь и прошел внутрь. Меч все-таки из ножен извлек – комаров отгонять.
Изнутри строение показалось куда большим, чем снаружи. Света, которого давали окна, забранные на удивление хорошим стеклом, вполне хватало.
Никого не было. У дальней стены Элиен увидел черную как смоль корову, мирно жующую свою травяную радость. Над коровой была ниша, в нише – чаша, в чаше – шар. Похоже, стеклянный. Редкость.
«Капище лесных стеклянщиков или старьевщиков», – иронически пробормотал Элиен, озирая стол с нехитрой утварью, очаг, лавки вдоль стен и циновки на полу.
Дождь усиливался, с неистовством колотя по крыше, с которой немного протекало на безучастную корову. На столе Элиен обнаружил крупную репу и, понадеявшись, что она не последняя, быстро съел. Вяленое мясо, которое он грыз два последних дня, успело навязнуть на зубах; сочная, пусть пресноватая мякоть пришлась как нельзя кстати.
Элиен присел на лавку, опустил голову на стол и безмятежно задремал.
Уши слышат больше, чем сообщают о том своему хозяину. Они слышали, как вошли и расселись вокруг какие-то существа, но звуки не несли опасности, а существа эти были всего лишь людьми, и людьми немолодыми. Лежа у коновязи, Крум видел их и тоже не нашел в них ничего страшного. Взывать к хозяину не стоило. Так рассудили между собой в безмолвном разговоре и пришедшие.
Когда Элиен открыл глаза, в очаге горел огонь, в котле что-то аппетитно кипело, в капище суетилось четверо лесных «стеклянщиков». Пятый сидел напротив Элиена и, склонив голову набок, рассматривал его с таким выражением лица, будто незваный гость был говорящей собакой или, того лучше, безмолвствующей женщиной.
– Ты съел мою репу, – сказал он на языке Эррихпы.
– Съел и готов заплатить за нее одну как за целый воз яблок, – спокойно парировал Элиен. Как и всякий уважающий себя знатный северянин, он свободно владел ре-тарским.