Когда начало смеркаться, за Ромашкиным прибежал связной.
– Командир роты вызывает.
На НП Василий встретился с тремя сержантами – это были новые командиры взводов. Кроме Ромашкина, ни один взводный не уцелел.
– Хватит мне к вам бегать, – беззлобно сказал ротный, и Ромашкин понял: в трудные минуты Куржаков бывал в каждом взводе. – Решил вызвать вас. Доложите о потерях.
Докладывали по очереди – по номерам взводов.
– Восемь убитых, четверо раненых, – сообщил Ромашкин.
– Раненых обычно бывает в два раза больше, а у тебя наоборот, – сказал Куржаков.
– В землянке сразу шестерых одним снарядом, – стал оправдываться Василий.
– А ты куда смотрел? Людей на время артобстрела надо рассредоточить по лисьим норам, пусть сидят. Будет прямое попадание – убьет одного, а не как у тебя – сразу целое отделение.
Куржаков решил не ругать лейтенанта в присутствии сержантов, но все же наставлял:
– Или вот еще у некоторых с бутылками не получилось. Бросают, понимаешь, а танки не горят. Надо на моторную часть кидать. В башню или на гусеницы – бесполезно.
В землянку, согнувшись, влез комбат Журавлев.
– О, все начальство в сборе! Вовремя я пришел. Ну как, отцы-командиры? Живых накормили? Мертвые похоронены?
– Кормим и считаем живых. Мертвым спешить некуда, – ответил Куржаков.
– Сколько людей осталось?
– Полроты наберется.
– Сколько танков подбили?
– Два.
– У тебя же семь на участке роты стоит.
– Пять артиллеристы сожгли. Моих два.
– Считай все.
– Что же получится, я семь и артиллеристы семь укажут – в донесении четырнадцать будет. Кому это надо?
– Ты давай не мудри, – холодно сказал Журавлев, – уничтожено семь – так и докладывай.
– Моих два, – упрямо сказал Куржаков, и ноздри его побелели.
– Ну ладно, математик, – сердито сказал капитан. – Получи вот карты. Сегодня прислали. Начштаба в третью роту понес, а я для вас прихватил. – Журавлев, шелестя картами, стал подбирать листы, проверяя маркировку.
– А эти зачем? – спросил Куржаков, показывая два листа с окраинами Москвы.
Журавлев понял скрытый смысл вопроса, ответил:
– На всякий случай.
– Для меня такого случая не будет, – сказал Куржаков. – И взводным моим эти листы не давайте. Я пристрелю каждого, кто попятится.
Он протянул комбату листы. Журавлев какой-то миг молча смотрел на Куржакова, но листы все же взял.
Ромашкин возвращался в свою траншею и думал о Куржакове: «Что за странный человек? В бою улыбается, когда затишье – на людей рычит. Даже комбату резко отвечал…»