Куржаков саркастически усмехнулся.
– Я додумался до этого без ваших напоминаний, Ромашкин. Побывал там и все сделал. А ваш взвод уже здесь. В боевое охранение назначено другое подразделение во главе с лейтенантом. Так что идите, передавайте имущество. Жду вашего доклада.
Свой взвод Ромашкин нашел в первой траншее. Она была глубже, чем та, в которой он сидел на одинокой высотке впереди. В стенках вырыты «лисьи норы», сделаны ступеньки, чтобы удобней вести огонь и выскакивать в атаку. И блиндажи здесь попрочнее.
– Командир второго взвода сержант Авдеев! – представился его преемник.
– Поздравляю! – сказал Ромашкин.
– С чем? – спросил сержант. – С тем, что первым в атаку буду теперь вставать?
– На то и командир.
– Вот и я говорю…
Передать взвод – дело нехитрое, но следовало кое о чем договориться с сержантом: Куржаков будет цепляться за каждую мелочь.
Авдеев, парень сговорчивый, слушал и соглашался.
– Людей во взводе двенадцать. Так?
– Так.
– Винтовок одиннадцать, станчак один. Так? Лопат малых двенадцать, противогазов – тоже. Так? – спросил Ромашкин и насторожился: противогазов у многих не было, их давно выбросили, а в сумках хранили еду, патроны и всякие личные вещи.
– Taк, – ответил, не задумываясь, сержант.
– Но с противогазами-то, сам знаешь, какое положение.
– Знаю, товарищ лейтенант.
– Как же быть?
– Если возникнет химическая угроза, думаю, наша разведка не проморгает. Подвезут нам новые противогазы.
– Я о докладе ротному говорю.
– Да что вы, товарищ лейтенант, какой разговор? Вы сдали, я принял все полностью. – Сержант слегка замялся и неуверенно попросил: – Вот если бы автомат вы передали мне как взводному.
Ромашин решил, что в разведке для него автомат найдется. В крайнем случае Казаков свой тоже отдаст, не унесет.
– Бери, сержант, он действительно тебе нужен. На вот и запасной диск. Оба диска снаряжены полностью. В вещмешке у меня еще и рассыпные патроны есть. Пойдем – отдам и их…
Без привычной тяжести автомата Василий почувствовал себя неловко, сразу стало чего-то не хватать. В блиндаже, увидев своих бойцов, подумал: «Интересно, как они проводят меня? Разведчики, узнав об уходе Казакова, опечалились. А что скажут мои славяне? Жил ведь я с ними в одной землянке, ел из одного термоса, обстреливали нас одни пулеметы, возможно, и в одной братской могиле довелось бы лежать, а вот ни разу не поинтересовался, что они думают обо мне. Может, будут рады, что ухожу. Не должны бы: я не выпендривался, как Куржаков. Тот хоть и поступает точно по уставу, хоть и не спрашивает больше, чем позволяют его права, но есть в нем что-то, порождающее желание возразить, защититься от его обидной холодности. За мной такого, кажется, не водится…»