Я сказал:
– Сегодня годовщина смерти моей дочери.
Слова набатом обрушились на нас. Они гудели колокольным звоном до тех пор, пока их не унес ветер и не заглушил шум волн.
– Я тоже потеряла ребенка, – прошептала ты. – Моя дочь родилась мертвой.
– Но ты так молода.
– Мне двадцать пять.
Ты произнесла это так, словно это глубокая старость.
– А что твой муж?
Твой взгляд снова устремился в морскую даль.
– Погиб?
Водная стихия забирает множество жизней, уж мне ли не знать?
– Он не был моим мужем. Но – да, погиб.
– Ты потеряла их обоих разом?
Ты отрицательно качнула головой.
– Но я все еще их оплакиваю.
– А если бы тебе удалось поговорить с матерью? Спросить, каково ей там, в загробном мире? Узнать, нашла ли она твою малютку и заботится ли о ней? Ты бы захотела?
– Конечно.
– Что бы ты отдала за такую возможность?
– Все, что попросят.
А затем ты взглянула на меня как на лишенного рассудка.
– Но ведь такого способа нет?!
– Возможно, есть.
И я рассказал тебе о сеансах. Я помню, сначала ты едва удержалась, чтобы не рассмеяться мне в лицо. Ты задавала вопросы, и я понимал, что ты считаешь меня глупцом и чудаком. Но шаг за шагом, слово за словом – и твое недоверие сменилось любопытством.
В тот момент ты оставила след в моем сердце. Ничем я не восторгался так сильно, как готовностью отбросить недоверие и открыть разум новому.
– Как звали вашу дочь?
Я ответил:
– Леопольдина. Но я звал ее Дидин.
– И вы говорили с вашей Дидин?
– Я не слышал ее голос. Но верю, что это она говорила со мной.
Ты внимательно посмотрела на меня. Уже не как на глупца – иначе.
Несколько минут мы шли в молчании. Я думал о тебе, испытывая любопытство. Ясно, что ты получила хорошее образование. Место горничной в таком захолустье, как Нормандские острова, – не для тебя.
– Как давно ты живешь на Джерси?
– Два с половиной года. До мадам Друэ я служила у другой леди.
– И что случилось?
– Она была уже немолода. Летом она скончалась.
– А в Париже ты тоже служила горничной?
– Нет. Я работала в магазине у отца.
– Что за магазин?
– Мой отец – известный парфюмер.
– Его больше нет?
Ты кивнула.
Волны бились о скалы, вплетая свой голос в эту симфонию смерти. Я отдавал себе отчет, что мое любопытство неуместно. Твои короткие, сжатые ответы ясно показывали: тебе тяжело вспоминать прошлое. И мне не хотелось тебя ранить. Но я писатель, я нуждаюсь в таких историях. Я мягко спросил: