Я здесь. Я с вами.
Затем стук прекратился. Табурет перестал покачиваться. На этот раз он оставался недвижим почти полных две минуты. Я уже был готов отодвинуть стул и встать, когда все началось снова. Табурет пришел в движение. Затрясся. Слегка сдвинулся, а потом снова занял прежнее место. Было ли это всего лишь неосознанным желанием Шарля?
– Кто говорит с нами? Дух, что был прежде? – вопросила Дельфина.
Два удара.
Нет.
– Кто ты?
Пять ударов. Остановка.
Д
Шестнадцать.
О
Долгая последовательность ударов. Шарль насчитал двадцать пять. Остановка.
Ч
Затем тридцать.
Ь
Мне потребовалась лишь секунда, чтобы услышать слово, которое ножки табурета выстукивали так долго. Одно слово. «Дочь».
Затем пауза и новая серия ударов. Новое слово.
М
Семь.
Ё
Затем восемнадцать.
Р
Я знал и это слово. Знал задолго до того, как раздался последний удар.
Дочь. Мертвая.
– Кто ты? – снова спросила Дельфина.
И дух назвал имя. Удар за ударом. Буква за буквой.
Л… Е… О… П… О… Л… Ь… Д… И… Н… А
– Это и вправду ты, Дидин? – вскричал я. – Это ты?
Мне не было нужды ожидать неторопливых ударов. Я знал и без того. Мою уверенность подтвердил единственный удар.
Тук.
Да.
– Ты счастлива?
Да.
– Где ты?
Свет.
– Как мы можем быть рядом с тобой?
Любовь.
– Ты видишь нас? Чувствуешь, как мы несчастливы?
Да.
Изучение людской природы – моя страсть; я умею читать лица и понимаю, что творится у человека на сердце, какие бы слова ни произносили его губы. Когда раздались удары, я оглядел присутствующих, подозревая ловкий трюк. Может быть, Шарль подталкивает табурет? Может быть, он решился на это в отчаянии, день за днем наблюдая нашу неизбывную скорбь? Или это просто жестокая шутка?
Я задал прямой вопрос, и он поклялся, что ни при чем. Я посмотрел на остальных детей, на супругу. Ей приходится сносить мои разглагольствования, сказала она. Но ее ненависть ко мне не настолько велика, чтобы подвергнуть меня такому наказанию. Это не Адель. В ее глазах стояли слезы, и наша младшая дочь, названная в честь матери, рыдала рядом с нею.
Нет, это не было шуткой. Треножник древней прорицательницы Сивиллы вошел в нашу жизнь.
Снаружи завывал ветер, посылал морю горестные упреки, а море отвечало ему ревом и плеском волн. Стихиям не требовались жалкие человеческие слова.
Я задал последний вопрос:
– Ты придешь снова?
Один стук. То самое «да», которое я так надеялся услышать.