– Кофе? Чай? Кока-кола? – И прочел про себя карточку, которую мисс Пурселл положила ему на стол. – Мистер Триз, – произнес он вслух. – Вы, случайно, не в родстве с известным семейством английских литераторов? Айрис Три, Макс Бирбом…[1]
Мистер Триз сказал с резким акцентом:
– Это не настоящее мое имя. – Голос его звучал раздраженно и нетерпеливо. – Оно пришло мне на ум, когда я разговаривал с вашей девушкой.
Доктор Стокстилл удивленно взглянул на пациента.
– Я известен всему миру, – сказал мистер Триз. – Странно, что вы меня не узнаете, вы, должно быть, затворник или того хуже. – Он резко провел дрожащей рукой по длинным черным волосам. – Меня ненавидят и хотели бы уничтожить тысячи, даже миллионы людей. Естественно, я должен принимать защитные меры – вот я и назвался вымышленным именем.
Он откашлялся и быстро затянулся сигаретой, держа ее по-европейски – горящим концом вниз, почти обжигая кисть руки.
О господи, подумал доктор Стокстилл. Теперь я узнал его. Это же Бруно Блутгельд, физик. И он говорит чистую правду – множество людей и здесь и на Востоке хотели бы добраться до него из-за неправильных расчетов 1972 года, из-за ужасного выхода из-под контроля ядерного атмосферного взрыва, который, по расчетам Блутгельда, не должен был никому причинить вреда.
– Вы хотите, чтобы я узнал вас? – спросил доктор Стокстилл. – Или вы предпочитаете оставаться мистером Тризом? Решайте – мне все равно.
– Давайте просто двигаться дальше, – проскрипел мистер Триз.
– Будь по-вашему. – Доктор Стокстилл устроился поудобнее и чиркнул пером по листу отрывного блокнота. – Продолжайте.
– Говорит ли вам что-нибудь, как психиатру, невозможность находиться в обычном автобусе с дюжиной или около того незнакомых людей? – Мистер Триз внимательно наблюдал за реакцией доктора.
– Может быть, – сказал Стокстилл.
– Я чувствую, как они пялятся на меня.
– Почему?
– Из-за моего уродства, – сказал мистер Триз.
Не подавая виду, доктор Стокстилл ухитрился быстро рассмотреть пациента. Он видел перед собой человека средних лет, крепкого телосложения, с черными волосами и заметной черной щетиной на необычно бледном лице. Он видел под глазами мешки от усталости и напряжения и отчаяние в самих глазах. У физика была угреватая кожа, ему следовало бы подстричься, черты лица искажало беспокойство, но никакого уродства доктор не заметил. За исключением явного переутомления, это было обычное лицо; оно не привлекло бы внимания в толпе.