— А ты
уверен, что тебе долго жить осталось? — ласково поинтересовался я.
— Тебе же, родной ты мой мародер, трижды расстрел
положен.
— Э,
погодите, товарищ уполномоченный, — заволновался Семенов. — Ну
ладно, я виноват, что товарища из Москвы арестовал, а не к
начальнику отвел, так разве за это расстреливают? Или ты шибко
огорчился, что бабу твою обидели? Так на хрена тебе старуха
сдалась? Была бы она помоложе, так еще ладно. Хочешь, я тебе прямо
сегодня любую бабу найду? Молодую, да гладкую ...
От оплеухи
Семенов слетел со стула. Не дело, конечно же, подследственных бить,
но не выдержал.
— Жалобу в
ВЧК можешь на меня написать самому товарищу Дзержинскому, —
предложил я. — Бумажку дать?
— Не надо,
— огрызнулся Семенов. — Ты этой бумажкой подотрись,
начальничек.
О,
наконец-то! А я-то ломал голову, как мне заставить его перестать
валять деревенского дурачка. Великая вещь оплеуха. Именно не удар
кулака, а чтобы было и больно, и обидно. Помнится, Антон Семенович
Макаренко добился уважения у своих подопечных после оплеухи,
отвешенной одному из балбесов. Стало быть, вся советская педагогика
началась с простой затрещины. Есть у меня смутное подозрение, что у
командира взвода уголовное прошлое, теперь же я в этом уверен на
все сто процентов.
— Вижу, ты
до призыва разгонщиком[1] был? — поинтересовался
я.
— Ишь,
умный какой, раскоцал, — покачал головой Семенов. — А как
догадался?
— Так чего
тут догадываться? — пожал я плечами. — Под деревенского дурачка
косишь, а сложные слова выговариваешь, вроде — особоуполномоченный,
да и манеры блатные не скроешь. Ты в Красную армию добровольцем
пошел, чтобы лохов брить? Колись, детинушка, упираться уже нет
смысла.
— Ага,
держи карман шире, — осклабился уголовник. — Мне в армию впадлу
идти. Силком затащили, думал, пару дней покантуюсь, сбегу. А нас на
север отправили, и бежать-то отсюда некуда, леса кругом, будто не в
армию попал, а дальнячок срубил[2]! Кого тут на разгон брать?
Нищета одна. Вон, до революции-то лафа была, а как война началась,
вообще малина. Сколько мы спекулянтов да барыг обнесли, ой-мэй! Да
на одной водке рыжья варили, в тузах ходили. Приходишь к такому
гладкому в полицейской форме и говоришь — мол, «сухой» закон
нарушаете, господин хороший. Хочешь спокойно жить — делись. Так он
тебе столько «катенек» отслюнявит, живи да радуйся. А теперь что?
Революция, мать ее ети! Все богатеи не то сдриснули, не то по
застенкам сидят.