Освальд Стоукер, казалось, почувствовал его немую критику, так как тут же перешел на эту тему:
– Возможно, от вашего внимания не ускользнуло, Муллинер, что я слегка под мухой. А как же иначе после вечера, проведенного в обществе Рассела Клаттербака из фирмы «Уинч и Клаттербак», Мэдисон-авеню, Нью-Йорк, издателей прекраснейших книг? Полагаю, не найдется индейца более дикого, чем американский издатель, когда он смывается из резервации. На краткий срок избавившись от тошнотворной ежедневной обязанности вести беседы с американскими авторами, большинство которых носит роговые очки, он отдается бодрящему ощущению полной свободы. Он ширится. Он дает себе волю. Ну, когда я скажу вам, что за какие-то несколько часов Рассел Клаттербак сумел добиться, чтобы его лично и гостя вышвырнули из трех гриль-баров и одного молочного бара, вы в полной мере постигнете сказанное мной. Справедливо это или нет, но он убежден, что вентиляторы там установлены для того, чтобы швырять в них сырые яйца, и, прежде чем мы отправились в обход злачных мест, он позаботился запастись этими метательными снарядами в достатке. Он наглядно демонстрировал мне, как в бейсболе подающий закручивает и посылает мяч. Быстрота и расчет, объяснил он мне, вот что тут требуется.
– Наверное, вы рады, что распростились с ним?
– Вовсе я с ним не распростился, а привел сюда показать садик, где играл ребенком. На самом деле я здесь ребенком не играл, так как мы жили в Челтенхеме, но ему-то это без разницы. Он там где-то. Прогуливает собаку.
– Собаку?
– Он купил собаку вскоре после нашей встречи. В подобных случаях он обычно делает покупки. Помню случай, когда он обзавелся страусом. Но пожалуй, мне следует пойти поискать его, – заключил Освальд Стоукер и исчез в ночи.
Примерно через две минуты упомянутая собака внезапно ворвалась в жизнь Огастеса.
Это был большой нескладный пес, телосложением и манерами схожий с Баскервильской собакой, хотя, разумеется, фосфором он вымазан не был. Зато его явно что-то раздосадовало. Он выглядел как пес, который раскрыл заговор против своей персоны и находился под впечатлением, что Огастес принадлежал к главным заговорщикам, – во всяком случае, двинулся он на него весьма грозно. Несколько спокойно сказанных слов могли бы убедить животное в непричастности моего племянника ни к чему подобному, но Огастес счел за благо не тратить времени на слова. Вскарабкаться по стволу ближайшего дерева было мгновенным делом. Как ни странно, дерево это оказалось тем самым дубом, в тени которого в более счастливые дни Гермиона Бримбл продала ему колпак на чайник, двух плюшевых мишек, перочистку, вазу с восковыми цветами и резную подставку для курительных трубок.