Крупное тело парня задергалось: на спине его задымились разрывы, пули, кувыркаясь, вгрызались в плоть, вырывая куски живой ткани. Пущенная из бесшумного корот-коствольного «скорпиона» очередь казалась бесконечной.." Двое в черном, выросшие в проеме двери, как призраки, поливали все пространство перед собой плотным огнем. На балюстраде оказалось еще четверо; еще двое – у дверей на кухню.
Братки вскакивали, переворачивая стулья, и тут же падали, не успев выхватить оружие: пули летели отовсюду, и сидящие плотной кучей охранники оказались их легкой добычей. Выстрелы щепили дерево столов, вгрызались в глиняные под штукатуркой стены, но большинство увязало в телах боевиков.
Молчаливые люди в масках деловито сновали по залу и комнатам; выстрелы звучали пробочными выхлопами; гораздо больше шума производили лязгающие затворы автоматов и звон выбрасываемых гильз.
Через сорок секунд все было кончено: братков положили всех; никто не успел сделать ни единого выстрела. Стасик лежал под одиноким столом в луже крови. На Седого, неловко скрючившегося под громадным телом Удава, тоже особого внимания не обратили: живые так не лежат. Стереосистема продолжала выдавать слова старого шлягера:
…Вновь игру свою начните, И, я верю, чудо повторится…
Люди в черном один за другим подходили к старшему, впрочем ничем не отличавшемуся от бойцов, коротко докладывали:
– На кухне чисто. Четверо.
– Во дворе чисто. Трое.
– Чисто. Одиннадцать. Контрольные?
– Да. Только грамотно: под разборку. Объект?
– В комнате.
– Один?
– Нет. С двумя девками.
– Красиво жить не запретишь.
– Уйти ему некуда: окна мы контролируем. Что-то тихо у него.
– Занят. И здесь музон грохочет. Тепленьким возьмем.
– А вот тепленьким совсем не обязательно.
– Дверь заперта изнутри. Проложена стальным листом, – доложил один из бойцов.
– Бережется раб Божий.
– Нужно запальничком снимать.
– Нужно – снимай, – Шуму будет.
– Тишина уже не обязательна. Как только, дверь снимем – пару гранат, для верности. А потом – огнем прополоскать. Дочиста.