Ксения вздохнула:
– Ладно, девка. Хватит тебя грузить, тебе своего, я чаю, по жизни досталось. Ты как в комнату зашла, да я глазищи твои увидала… А ты, знать, не озлобилась. И не надо. Отоспишься сегодня, одежку я тебе подберу, не новую, уж не обессудь, а подберу. Чуток деньжат подкину, чем богаты. Ты откуда будешь-то?
– Из Княжинска.
– А говор расейский.
– Я до четырнадцати лет в России и жила.
– Тоже пометало, видать… Ничего, девка, перебедуем. Поедешь домой, козлов этих позабудешь, а родители – простят. Ты чего лицом посмурнела, или сболтнула я что не то?
– Папа с мамой погибли. Давно. Детдомовская я.
– Беда… Живешь где или бедствуешь?
– Квартира от бабушки осталась.
– Ничего, Алена. Перемелется все. Ты, главное, не злобься. Людей скверных, уродов всяких – сейчас шире грязи, а не они жизнь строят. Поломать кому могут, но навовсе не поломают, нет за ними силы такой. Людей держись. Тех, что людьми остались. И не пропадешь.
– Спасибо вам.
– Да Бог с тобою. Пойдем, в домик отведу, там постелено. Ой, дура я!
Погодь!
Ксения подошла к шкафу, открыла, достала запечатанный пакет:
– Держи. Здесь купальник ненадеванный, только-только позавчерась ребятишки из Турции приволокли. Подростковый, как раз по тебе будет.
– Спасибо. Я как только до Княжинска доберусь, деньги вам обязательно вышлю.
– Да ляд с ними, с деньгами. Коли появятся, да не в прореху тебе станет, так вышлешь. Ну а нет, так нет, никакой потери. А то бывает, человеки за деньгами людей не видят – вот тогда худо. Навидалась я в своей жизни тех денег, когда гулевала. Шальные, видать, были, как пришли, так и улетели, не углядеть. – Ксения застыла взглядом:
– Еще и повезло мне: шальные деньги – как шальные пули – убивают.
Через десять минут Ксения провела Алю в щитовой домик, отомкнула немудреный замок:
– Здесь все чистое постелено. Спи, девчоночка, и не о чем не страдай.
Солнце выглянет – все страхи пожжет. Утро вечера мудренее. Спи.
И Аля уснула сном легким и невесомым, как первый снег.