Котова спустилась на первый этаж и увидела увлеченного работой Арифа. Он был весь в испарине и полностью погружен в себя. Лариса остановилась за спиной художника и стала рассматривать полотно. Это была одна из тех картин, про которую только автор знает, окончена она или нет. Лариса в жизни не видела ничего подобного. Среди клубов дыма вырисовывалась ссутулившаяся фигура типичного уркагана. На его голых плечах были вытатуированы погоны, а взгляд исподлобья не предвещал, как показалось Ларисе, ничего хорошего.
Картина была выполнена четко, в классической манере, и если бы не уголовный облик изображенного на портрете мужчины, то она вполне бы сошла за полотно какого-нибудь фламандца шестнадцатого века.
Ариф отступил чуть назад и наткнулся на Ларису. Окинул ее угрюмым, сосредоточенным взглядом.
– Что, нравится? – спросил он.
– Довольно интересно, – уклончиво ответствовала Лариса. – Как называется это полотно?
– «Некоронованный король», – задумчиво ответил Ариф. – Так что, вы осмотрели дачу?
– Да, спасибо, я закончила. Вы когда собираетесь съезжать?
– Не знаю, это не от меня зависит. – Вместо недавней сосредоточенности во взгляде Арифа появилось напряжение.
– Вы же говорили, что на днях, – напомнила Лариса.
– Может быть, через неделю, а может, и раньше, – рассеянно произнес Ариф.
– Через неделю, – донесся сверху голос Вероники.
Она, слегка прихрамывая, спустилась по лестнице, обошла мольберт и восхищенно воскликнула:
– Милый, ты просто гений! Это настоящий шедевр.
Она нежно обняла Арифа за плечи и посмотрела на него с тем обожанием, с каким дети воспринимают любимого и дорогого для них взрослого человека.
– Но мы съедем только в том случае, если ты окончательно скажешь «да», – продолжила девушка, не обращая внимания на Ларису и полностью сосредоточившись взглядом на Арифе. – На отца не стоит обращать большого внимания.
Ариф опустил голову и помотал ею. Тревога перекочевала из глаз к уголкам губ.
– Детка, я плохо соображаю, когда работаю. У нас все остается в силе, – тихо проговорил он. – В конце концов, это дом твоего отца, и мне здесь больше нечего делать.
– А как же я? Мы же поедем вместе! – жалобно, как козочка, заблеяла Вероника.
Лариса отметила, что с голосом дочери Буракова произошла какая-то метаморфоза. Там, наверху, она говорила решительно и уверенно, здесь же голос стал дрожать. Да и во всем облике девушки проскальзывала какая-то подобострастность, несамостоятельность.