У князя в гриднице
Назначена пирушка,
О том везде идет молва
Из уха в ушко.
За стол зовут бояр,
Купцов и воевод.
Допущен также был туда
Простой народ.
Там были витязи
Потык, Дунай, Добрыня,
Чей грозен нрав
И чей кулак, как дыня.
Туда, конечно,
И Сухмана занесло.
Ему попойки —
Основное ремесло.
– А вот это ты залгался! – возмутился Сухман. – Мое ремесло – супостатов разить да землю русскую оборонять. Пью я единственно от скуки. И с ног, заметь, никогда не валился. Нечего небылицы плести. Я ведь и разобидеться могу.
– Пойми, это ведь песня, – стал оправдываться Добрыня. – У нее свои законы. Не привравши, песню не сложишь. Тем более что выпивка герою не в укор. Александр Македонский тоже этим грешил. От пьянства, сердешный, и помер. Брось переживать и слушай дальше.
– Я послушаю, так и быть. Но если еще хоть одно обидное слово про меня скажешь, обратно в Киев вернусь, – предупредил Сухман. – Теперь понятно, почему магометане злоречивым пиитам языки обрезают.
– По части обрезания магометане известные искусники. Да только до нас это поветрие пока не дошло. Поэтому я за свой язык не опасаюсь.
Добрыня вновь запел, но слова теперь подбирал более осмотрительно:
Как только гости
Хорошенько угостились
И все раздоры
Между ними прекратились,
Надежа-князь призвал
К всеобщему вниманью,
А для острастки даже стукнул
Своею дланью.
Дурные новости посыпались
Без меры.
Они разили,
Как отравленные стрелы.
Поганый враг Ильдей
На Киев покусился
И черной тучей
На границе появился.
Злодей степной
Несет народу разоренье —
Осаду надо ждать,
Без всякого сомненья.
Да только некому
За родину сражаться:
Слаба дружина,
А подмоги не дождаться.
Богатыри позор подобный
Не стерпели
И поклялись врага побить
На самом деле.
Добрыня быстро собирается
В поход,
С собой Сухмана
Благонравного берет.
– Опять неувязочка получается, – вмешался Сухман. – С каких это пор я в благонравные записался? Благонравными бабы бывают. Или монахи. А я все же воин. Лучше назови меня непобедимым. На худой конец – могучим.
– Не ложится непобедимый в строку. Как ты не понимаешь! – раздосадовался Добрыня.
– А что ложится?
– Козлорогий, косорылый, страховидный, вечно пьяный.
– Тогда пусть благонравный остается, – вынужден был согласиться Сухман. – А я уж постараюсь соответствовать. Нрав укрочу и пьянство умерю.
– А еще говорят, что искусство не исправляет людей, – молвил Добрыня самому себе.