, к коему он, разумеется, себя
причислял.
Я привычно прошлась пешком до Арбата
и в чистеньком уютном кафе, где была частой гостьей, выпила кофе с
пирожным, после чего на извозчике добралась до Кузнецкого
моста.
Этот район Москвы считался раем для
московских модниц, поскольку именно здесь сосредоточились лучшие
модные, галантерейные и ювелирные лавки, преимущественно
иностранные. Роскошные парижские платья за стеклянными витринами,
завораживающие дух названия на ярких вывесках — «Гажелен-Опижес»,
«Сиже», «Чарльз Уорт», «Фаберже». Никогда прежде, пока училась в
Смольном, я не интересовалась особенно модой, однако, зажив
самостоятельно и начав распоряжаться деньгами, я вдруг с удивлением
обнаружила, что мне нравится наряжать себя. Потому этот район я
особенно любила.
Март в этом году выдался студеным, и
вся Москва до сих пор была заметена снегом, но на Кузнецком мосту
даже казалось чуть чище и солнечней. Я не без удовольствия прошлась
вдоль Петровки, щурилась весеннему солнцу, разглядывая роскошные
экипажи и изысканные туалеты дам, но делать сегодня покупки была не
намерена. Я выбрала лишь несколько новых книг в букинистической
лавке, потом заказала носовых платков и без интереса перемерила три
пары перчаток, но так ничего и не купила. Зажав сверток с книгами
под мышкой, я свернула в Столешников переулок и вскоре уже тянула
на себя дверь под скромной, немного покосившейся вывеской, с мало
что говорящим названием «Товарищество Лефевръ и Ко».
Это тоже был рай – причем уже
персонально мой. Парфюмерная лавка, куда свозились как новинки из
Европы, так и одеколоны российских парфюмеров – вечно соперничающих
между собой m-r Брокара и m-r Ралле.
Хозяйка лавки, дама чуть за тридцать,
эмигрантка из Франции, черноглазая смуглая брюнетка, которую все
всегда звали просто Марго, без фамилии и без обращения m-lle – была
истиной парижанкой. Изысканная и утонченная до кончиков ногтей,
окутанная шлейфами самых неожиданных парфюмов и, не смотря на то,
что живет в России уже очень давно, говорящая с сильным акцентом. Я
и сама до девяти лет воспитывалась во Франции, французский язык
считала родным, а русский долго мне не давался, как и избавление от
акцента. Однако три месяца назад, когда возникла такая
необходимость, я сделала над собой усилие – часами просиживала
возле зеркала, тренируя артикуляцию и произношение и теперь,
кажется, говорила по-русски вполне чисто. Мне удалось даже овладеть
московской манерой разговаривать – чуть растягивая гласные и
смягчая шипящие. По крайней мере, ни мои наниматели, ни домашняя
прислуга, ни друзья не подозревали, что я родилась за пределами
Российской Империи. Я считалась сиротою, дочерью мелкопоместных
дворян Тальяновых, которая, по милости друга семьи, графа Шувалова,
была устроена в Смольный после смерти родителей. С такой легендой
мне было жить несколько проще.