Наверное, улыбка на моем лице ее напугала. Но я всего лишь отметила для себя, что напрасно надеялась. Нет, мне не суждено стать вдовой, я по-прежнему жена, а значит — чужая собственность.
— Почему они в нашем доме? — спросила я первое, что пришло мне на ум. — Они кого-то подозревают?
— Ваш муж королевский рыцарь, — пояснила Летисия. — Он отвечает за эти земли.
— А где он сам?
Подобрав одеяло, я села. В комнате с вечера не изменилось ничего. Светлые плотные шторы, много свежих цветов в вазах — из теплиц, дорогой знак внимания стылой зимой, на туалетном столике поблескивает моя диадема — знак принадлежности к этому дому. Летисия боязливо обернулась на дверь.
— Никто не знает, миледи, поэтому я и пришла. Мы все считаем, конечно, мы не сказали об этом полиции, что он отправился преследовать оборотня.
Оборотня?
Летисия поймала мой полный ужаса взгляд и покачала головой.
— Это сделал не человек и не зверь, миледи. Филипп видел тело, а он был охотником. Я верю его словам.
Я отвернулась к окну. Шторы были плотно задернуты, но я и так знала, что там — звенящая от мороза тишина, голый лес за оградой усадьбы, нетронутые человеком и зверем горы снега, низкие зимние облака, в просвет между ними выглядывает луна. Сегодня огромная, белая, налитая до краев опасностью. Полная луна, кошмар, которого не было вот уже много лет, от которого бежали и прятались, но не спрятаться, ни убежать не могли и даже теперь продолжали считать проклятием.
Когда-то, в те времена, когда мой престарелый прадед был еще мальчиком, оборотней изгнали из наших земель. И, как рассказывал прадед, изгнали крестьяне, измученные страхом за родных, уставшие от того, что рыцари месяц за месяцем приносят в жертву их жен и сестер, младших братьев, немощных матерей, отцов-стариков. Бойня была жестокая, землю залили кровью людей и нелюдей, но крестьянам было за что воевать, к ним присоединилась взбунтовавшаяся армия, оборотни покорились силе и гневу и ушли. Возможно, туда, где люди еще не преисполнились отчаянием. Никто вот уже почти сотню лет не видел на наших землях чудовищ, и только охотники изредка стращали селянок, посмеиваясь и улыбаясь в усы.
— Филипп ошибается, — проговорила я, все еще смотря на занавешенное окно. Я попыталась вообразить за ним мелькнувшую горбатую тень — именно поэтому шторы традиционно были светлыми, — но не вышло.